Читать книгу "Дорогой надежды [= Дорога надежды ] - Анн Голон"

Анжелика без всякого энтузиазма прочитала строки проекта:

«Граф де Пейрак, сеньор Пейрак и прочее, дозволяет Арману-Цезарю, своему негру, жениться на Перрине-Адели, негритянке вдовствующей баронессы Морн-Анку с острова Мартиника, урожденной Амбер, в супружестве Меркувиль.

Дозволение дается в знак признательности за тридцать лет — а возможно, больше или меньше — безупречной службы названного Армана-Цезаря, а также ввиду удовлетворенности баронессы многими годами службы названной негритянки.

Нижеподписавшийся досточтимый Жаммо, кюре прихода «Бычья коса», подтверждает получение указанных заверений и дает им вследствие этого испрошенное благословение на брак.

Супруги обязуются прослужить совместно еще три года, после чего им будет предоставлена полная свобода.

Подписано. Жанна Меркувиль, урожденная…»

— Но ведь это никуда не годится! — воскликнула Анжелика, так и не присев в зале, куда ее только что привела мадам Гонфарель.

Ее сразу поразило, что Куасси-Ба впервые на ее памяти именуют Арманом-Цезарем, как простого раба. А ведь он давно уже вольноотпущенник!

Как жаль, что с ней нет Жоффрея! Уж он-то разобрался бы во всем этом, затратив куда меньше энергии, чем она. Видимо, Квебек нравился ей лишь тогда, когда здесь можно было предаваться удовольствиям и уделять время дипломатии разве что ради развлечения. Все дело в витающем здесь, даже в разгар лета, французском духе, который не позволяет разуму сосредоточиться на не слишком приятных делах.

Полька тоже не советовала ей заниматься крючкотворством.

— Возьметесь за это дело на обратном пути. Дайте ему перебродить в погребе…

Анжелика не хотела показывать черновик контракта Куасси-Ба. Возможно, он был огорчен тем, что не встретился с Перриной, однако ничего не сказал, а лишь удвоил рвение, с каким охранял Анжелику и Онорину. Для него важнее всего было возвратиться в Тадуссак, с честью выполнив поручение: охранять и защищать, если понадобится, с оружием в руках, величайшее сокровище его господина, Жоффрея де Пейрака, — «счастье хозяина», выражаясь словами самого негра. Анжелика не сомневалась, что, случись с ними несчастье, Куасси-Ба будет готов наложить на себя руки. Он и так не мог привыкнуть к мысли, что придется оставить Онорину у чужих людей. Ему, в отличие от Анжелики, воздух Новой Франции не навевал ничего, кроме подозрительности.

Ту, последнюю зиму, которую они провели в Квебеке, он ходил мрачнее тучи.

Он бродил по улицам Квебека с еще большей опаской, чем по улицам Парижа, которые были ночами погружены в кромешную тьму, пока де ла Рейни не распорядился осветить их фонарями. Он редко позволял себе расслабиться, и глаза его без устали стреляли из стороны в сторону.

Что ж, в этом путешествии, когда на него возложена столь тяжелая ответственность, она не станет причинять ему беспокойства и не будет забывать оповестить, куда собирается направиться. В конце концов, они останутся в Квебеке всего три дня. У нее не было ни малейшего желания задерживаться здесь на более длительный срок.

Глава 37

После того, как остались позади мысы-близнецы Квебек и Левис, а потом мысы Алмаз и Красный, река действительно сделалась незнакомой и таила неожиданности, как когда-то для первых побывавших здесь белых, французов Картье, Шамплейна, Дюпона-Граве, вездесущие корабли которых так же неуклонно поднимались по этому водному потоку, все еще напоминающему море, но все же понемногу сужающемуся, лишая их надежды оказаться в один прекрасный день в Китайском море.

Наконец перед ними выросли неприступные пороги.

Именно здесь, на самом крупном из сонма островков, которыми заканчивался судоходный путь, на верхушке невысокой горы Картье водрузил когда-то большой крест с гербом французского короля и назвал эту гору «Мон-Руаяль» «Королевская».

То было самое днище садка под названием «река Святого Лаврентия», протянувшегося в самую глушь североамериканского леса, — кто же посмеет сюда воротиться? И все-таки спустя столетие храбрый дворянин из Шампани по фамилии Мазонев и его спутники, храбрецы во Христе, среди которых были две женщины — Жанна Маис и Маргарита Буржуа, водрузили на этом острове еще один крест и основали Виль-Мари, колонию поселенцев, призванных нести святое евангельское откровение несчастным индейцам, рожденным в языческом невежестве.

С тех пор минуло немало лет, и все же, несмотря на корабли всех размеров, бороздящие реку, и жнецов, мелькающих в полях, местность по-прежнему производила впечатление дикой и варварской. История этих берегов была слишком насыщена убийствами из засады, гибелью и изгнанием целых племен, другие племена занимали место изгнанных, но и их постигала та же печальная участь.

Французских поселенцев была сперва лишь жалкая горстка, они были нищи и разрозненны, как зерна, развеянные по ветру, однако в промежутках между нападениями индейцев они яростно обрабатывали землю, а потом снова вступали в неравный бой, в котором один противостоял сотне, и частенько спасались бегством, стремясь достичь ближайшего форта, преследуемые горланящими ирокезами, — земледельцы, землекопы, плотники, лесорубы… Сколько их было перебито, оскальпировано, уведено в леса, подвергнуто ужасающим пыткам, разрублено на кусочки и брошено в котлы, чтобы быть сваренными и съеденными!

В Труа-Ривьер была сделана короткая остановка. Это был маленький городок, полный жизни и одновременно пустынный. Каждый встречный, казалось, вот-вот улизнет в том или ином направлении, благо что рядом был водный перекресток, способный затмить своей запутанностью самую густую дельту. Городок, приютившийся в месте слияния рек Сен-Морис и Святого Лаврентия, скрывающийся за частоколом, лишь недавно, после рейда полка под командованием Кариньян-Сальера, перестал служить ирокезам излюбленной жертвой.

Только еще через тридцать миль по краям полей, где сновали жнецы, путешественники стали замечать женщин, чинивших обувь или занятых сплетнями, мужчин, стоявших неподалеку на страже.

Если бы рядом с Анжеликой находился Жоффрей де Пейрак, если бы ее не ожидала разлука с Онориной, она наверняка усматривала бы в этих затянутых туманом далях, скорее серых, чем голубых, где лишь изредка появлялось солнце, куда больше очарования.

Ей не терпелось прибыть на место.

Онорина скакала на одной ножке по палубе. Она твердила, что разучилась играть в игру, которую так любила у урсулинок, — гонять по полу плоский камень. Время от времени она принималась напевать себе под нос подслушанные там же песенки, пытаясь вспомнить слова: «Вольный соловей», «Королевская кормилица», «Мадам Ломбар», «Как хорошо с моей блондинкой рядом…». Она с гордостью продемонстрирует матушке Буржуа, что может петь вместе с хором девочек. Сколько же у нее хороших намерений! С возрастом эта умница, которая помышляла раньше только о том, чтобы оставаться предметом всеобщей любви, поборола свою прежнюю натуру, в которой было слишком много порывистости и одновременно склонности к мрачным раздумьям.