Читать книгу "Остров в глубинах моря - Исабель Альенде"

Чистилище

Вальморен одним махом потерял и сына, и здоровье. В тот самый момент, когда Морис вышел из отцовского дома, чтобы больше никогда туда не возвращаться, внутри у него что-то взорвалось. Когда Санчо вместе с подоспевшими слугами смог его поднять, они поняли, что половина его тела мертва. Доктор Пармантье установил, что у Вальморена отказало не сердце, чего все так опасались, а произошло кровоизлияние в мозг. Больной был почти полностью парализован, у него текли слюни, и он полностью утратил контроль над сфинктерами. «Со временем и при некотором везении вы сможете почти восстановиться, мой друг, но никогда не станете прежним», — сказал своему пациенту Пармантье. И добавил, что знает пациентов, которые прожили много лет после такого удара. Знаками Вальморен показал ему, что хочет поговорить с ним наедине, и Гортензия Гизо, которая следила за ним, как гриф, вынуждена была выйти из комнаты и закрыть дверь. Его бормотание было практически нечленораздельным, но Пармантье удалось понять, что он больше боялся жены, чем своей болезни. Гортензия могла попытаться ускорить его кончину, потому как, без всякого сомнения, предпочла бы перспективу остаться вдовой, чем ухаживать за инвалидом, который мочится в штаны. «Не беспокойтесь, это я улажу в трех словах», — успокоил его Пармантье.

Врач дал Гортензии Гизо лекарства и необходимые инструкции по уходу за больным и посоветовал раздобыть хорошую сиделку, поскольку восстановление ее мужа в значительной степени зависело от того, как за ним будут ухаживать. Не следовало ни перечить ему, ни беспокоить: требовался полный покой. Прощаясь, он задержал ее руку в своих, изображая отеческое сочувствие. «Я очень надеюсь, что ваш супруг выкарабкается из этой неприятности, мадам, поскольку не думаю, что Морис будет готов его заменить», — сказал он. И напомнил ей, что Вальморен не успел внести изменения в свое завещание и Морис продолжает быть законным наследником всего состояния семьи.

Через несколько дней посыльный вручил Тете записку от Вальморена. Она не стала ждать Розетту, чтобы та прочла ей текст, а прямиком отправилась к отцу Антуану. Все исходящее от бывшего хозяина сводило Тете желудок судорогой. Она предположила, что Вальморен уже узнал о поспешной свадьбе и отъезде сына — весь город уже говорил об этом — и что его ярость окажется направленной не столько на Мориса, с которого сплетники уже сняли всякую ответственность, объявив его жертвой черной колдуньи, сколько на Розетту. Это она окажется виновной в том, что династия Вальморенов осталась без продолжения и теперь бесславно угаснет. После смерти патриарха все состояние перейдет в руки семейства Гизо, и фамилия Вальморен останется только на надгробной плите, потому что дочки не смогут передать ее своим детям. Было немало причин бояться мести Вальморена, но эта мысль не приходила в голову Тете, пока Санчо не сказал ей, что ей нужно присматривать за Розеттой и не следует пускать ее на улицу одну. О чем он хотел ее предупредить? Дочь ее проводила день у Адели, занимаясь шитьем своего скромного приданого и написанием писем Морису. Там Розетта была в безопасности, и Тете сама приходила забирать дочь по вечерам, но при всем при этом сердце у нее сжималось и она всегда была настороже: длинные руки ее бывшего господина могли дотянуться далеко.

Записка, которую она получила, содержала всего две строки, написанные рукой Гортензии Гизо. Речь шла о том, что Вальморен хочет переговорить с Тете.

— Должно быть, дорогого стоило этой гордой даме позвать тебя, — прокомментировал монах.

— Я бы не хотела переступать порог этого дома, mon pére.

— Ты ничего не потеряешь, если сходишь послушать. Это будет самое великодушное, что ты сможешь сделать в этой ситуации, Тете.

— Вы всегда говорите одно и то же, — вздохнула она, смиряясь.

Отец Антуан знал, что больной был в ужасе перед вселенским молчанием и безвозвратным одиночеством склепа. Вальморен потерял веру в Бога в тринадцать лет и с тех пор похвалялся своим практическим рационализмом, места в котором фантазиям по поводу загробного мира не оставалось, но, оказавшись одной ногой в могиле, он обратился к религии своего детства. Откликнувшись на призыв больного, капуцин пришел, чтобы его соборовать. На исповеди, что просачивалась сквозь икоту из скособоченного рта, Вальморен признался, что присвоил себе деньги Лакруа, — в том единственном грехе, который казался ему имеющим значение. «Расскажите мне о своих рабах», — строго потребовал священник. «Я каюсь в своей слабости, mon pére, поскольку в Сан-Доминго мне порой не удавалось остановить своего главного надсмотрщика, когда он перегибал палку с наказаниями, но я не могу покаяться в жестокости. Я всегда был очень мягким хозяином». Отец Антуан отпустил ему грехи и пообещал молиться за его здоровье в обмен на щедрые пожертвования для его нищих и сирот, потому что только благотворительность способна смягчить взор Божий, как он объяснил больному. После этого первого визита Вальморен желал исповедоваться постоянно — чтобы смерть не застала его неподготовленным, но святой не имел ни времени, ни терпения, чтобы слушать запоздалые угрызения совести, и согласился только на то, что будет присылать к нему другого священника с причастием два раза в неделю.

Дом Вальморена приобрел запах болезни, который невозможно спутать ни с чем другим. Тете вошла через дверь для прислуги, и Дениза провела ее в гостиную, где стояла и ждала ее Гортензия Гизо, с кругами под глазами и грязными волосами, — скорее злая, чем усталая. Ей было тридцать восемь, но выглядела она на все пятьдесят. Здесь же Тете увидела и четырех из пяти девочек: все были так похожи друг на друга, что она не смогла отличить тех, которых знала. В нескольких словах, процеженных сквозь зубы, Гортензия велела ей подняться в комнату мужа. А сама осталась переживать эту трагедию — вновь увидеть в своем доме эту несчастную, эту мерзавку, которой удалось добиться своего и бросить вызов не кому-нибудь, а Вальморенам, Гизо, всему обществу. Подлая рабыня! Гортензия не могла понять, как случилось, что концы этой истории выскользнули из ее рук. Если бы муж прислушался к ней, они бы продали эту тварь Розетту в семь лет, и ничего этого никогда бы не случилось. Во всем виноват упрямец Тулуз, который не смог правильно воспитать своего сына и не обращался с рабами так, как положено. Конечно, он же эмигрант! Понаехали сюда и думают, что могут отмахиваться от наших обычаев! Подумать только, дать свободу этой черной и ее дочке! Ничего подобного никогда в жизни не могло бы случиться с Гизо, в этом она может поклясться.

Тете нашла больного утопающим в подушках, с неузнаваемым лицом землистого цвета, слезящимися глазами, растрепанными прядями волос и привязанной к груди рукой. Удар вызвал в Вальморене такую необыкновенную интуицию, что она граничила с ясновидением. Сам он думал, что у него проснулась спавшая до тех пор часть мозга, потому что другая его часть — та, которая раньше подсчитывала выгоду от продажи сахара или двигала костяшки домино, — теперь не работала. При помощи этого нового видения он угадывал мотивы и намерения других людей, в особенности своей жены, которой уже не удавалось так легко манипулировать им, как раньше. Мысли и чувства — и его собственные, и чужие — приобрели вдруг кристальную прозрачность, и в некоторые особые мгновенья ему казалось, что он проникает сквозь густую пелену настоящего и удаляется, к собственному ужасу, в будущее. Это будущее было тем чистилищем, где ему суждено было вечно расплачиваться за грехи, о которых он позабыл или, что также возможно, которых не совершал никогда. «Молитесь, молитесь, сын мой, и совершайте добрые дела», — посоветовал ему в тот раз отец Антуан и повторял ему другой монах, что приходил причащать его по вторникам и пятницам.