Читать книгу "Завоеватель сердец - Джорджетт Хейер"

– Жиффар! Жиффар!

Это старый Вальтер, пешим порядком сражавшийся с тремя саксами сразу, был ранен и упал на колени, успев выкрикнуть свой клич.

Герцог, пробившись сквозь столпотворение, атаковал врагов лорда Лонгевилля.

– Поднимайся, поднимайся, Вальтер, я с тобой! – окликнул он его.

Вот булава Вильгельма опустилась на деревянный шлем; мозги сакса брызнули на взрытую землю; лошадь под герцогом захрипела и попятилась, он твердой рукой усмирил ее; саксы бросились врассыпную, и Жиффар с трудом, но поднялся на ноги.

– Иди в тыл, старый боевой пес! – скомандовал ему герцог, перекрикивая шум боя.

– Ни за что! Пока я еще могу держать копье! – задыхаясь, крикнул в ответ Жиффар, затем схватил под уздцы пробегавшего мимо жеребца без всадника и вскарабкался в седло.

Тысячи саксов лежали мертвые на поле брани, но стена щитов стояла нерушимо, как и прежде. Полдень уже давно миновал, и солнце нещадно палило изнемогающих от жары ратников. Нормандская кавалерия, выбившись из сил, поредела; всадники откатились назад во второй раз, видя над собой изломанные, но все такие же непобедимые боевые порядки саксов.

Над долиной стоял тошнотворный запах крови; земля настолько пропиталась ею, что стала скользкой, и склон холма был усеян ужасными свидетельствами жестокой схватки: кистями, по-прежнему цепко сжимающими древки копий; целыми руками, отрубленными у плеча; головами, превращенными в бесформенную массу, с вытекшими мозгами. Здесь же лежал чей-то палец, вон там – лошадиное ухо, чуть дальше – половина лошадиной ноздри, когда-то отличавшейся бархатистой гладкостью, а теперь липкой от запекшейся крови.

Измученные и потрепанные эскадроны выстроились вне досягаемости метательных снарядов саксов, что продолжали лететь в их сторону. Рыцари сидели на своих лошадях неуклюже и понуро, словно мешки с мукой; сами же кони стояли, широко расставив дрожащие ноги; губы и уздечки их покрывала пена, а бока, разорванные шпорами всадников, пузырились кровью.

Все мысли об Эдгаре напрочь вылетели из головы Рауля, чему он был только рад. В мире осталась только кровь: фонтаном бьющая из разорванных артерий, медленно текущая из глубоких ран или засыхающая на обезображенных телах, коими было усеяно поле боя.

Хранитель выпустил скользкий повод, упавший на шею Бертолена, и попытался вытереть ладони о штаны. Он тупо спросил себя, кто из его друзей остался в живых; Раулю показалось, что в гуще боя он расслышал голос Фитц-Осберна, и тут же ему на глаза попались Грантмеснил и Сен-Совер, утиравшие пот со своих лиц.

Кто-то потянул его за рукав.

– Вот, глотни немного, – предложил Эйдес со свойственной ему флегматичностью.

Рауль поднял голову. Брат совал ему в руки бутылку с ушками для подвязывания к поясу; он был грязен до неузнаваемости и забрызган кровью, но при этом по-прежнему сохранял невозмутимость.

– Да благословят тебя все святые, Эйдес! – благодарно отозвался Рауль и сделал большой глоток крепкого вина. – Я устал как не знаю кто. И что теперь? Тебе все еще нравится война?

– По-прежнему, – безмятежно ответил Эйдес. – Но теперь у меня появился зуб на одного оболтуса из Ко, столкнувшего меня в ров во время последней атаки, так что меня едва не затоптали. Когда все это закончится, он дорого заплатит мне за свою выходку. У него на флажке изображена обрезанная по уши голова оленя. Ты, случайно, не знаешь его?

– Нет, – прыснув от смеха, ответил Рауль. – Не знаю.

Вдоль шеренги рыцарей галопом промчался всадник; бароны, совещавшиеся с Вильгельмом, разъехались к своим местам. По рядам прокатилась команда; эскадроны перестроились и застыли в ожидании.

Правое крыло двинулось в атаку вверх по склону, и то, что невольно случилось на левом фланге, теперь намеренно повторяли солдаты Булони под командой графа Евстахия. После яростного обмена ударом с английским ополчением войска́ дрогнули и сломали ряды, а потом побежали вниз по склону, изображая паническое отступление. Таны на вершине холма, разбросанные по позициям крестьян, тщетно пытались удержать их от преследования. Сервы обезумели от жажды крови; бойни на правом фланге они не видели, и теперь перед ними остался лишь бегущий враг. Не слушая своих командиров, сервы разразились торжествующими воплями и хлынули вниз, через бруствер, преследуя отступающих врагов. В воздух взлетели топоры, дубинки, дротики; тысячи крестьян самозабвенно кричали: «Виктория! Виктория! Ату их, ату! Мы победили!»

Нормандский центр вновь развернулся, перестраиваясь; громовой рев «С нами Бог!» заглушил крики ополченцев, и кавалерия обрушилась на фланг англичан. Нижние склоны холма моментально были усеяны телами павших; раненые корчились под копытами коней и пытались подняться на ноги; якобы панически отступающие солдаты остановились, развернулись и вновь бросились в атаку по всему фронту. Англичане с вершины холма видели, как сотнями гибнут ополченцы. Нескольким удалось бежать, кое-кто прорвался обратно на кряж, но на взрыхленной земле в лужах крови и внутренностей остались лежать тысячи трупов, раздавленных и обезображенных промчавшейся по ним кавалерией.

Однако удачная военная хитрость обернулась трагедией для правого фланга нормандцев. Мнимое паническое бегство тех, кто в деланном беспорядке отступал вниз по склону, вскоре превратилось в настоящее. Путь им преградила глубокая канава, вырытая у подножия холма и скрытая от глаз пластами дерна и зарослями кустарника; один за другим нормандцы валились в нее, пока она до отказа не заполнилась массой тел, пытающихся выбраться наружу. Всадники, скакавшие позади, не смогли остановить бега своих коней и промчались прямо по ним, раздавив десятки своих же товарищей, перебивая позвоночники, круша черепа и ломая им руки и ноги. Те, кто оказался на дне рва, погиб от удушья, и тела их были раздавлены тяжелой массой навалившихся сверху людей и лошадей.

Восторженные крики прокатились по рядом саксов. Они сильно поредели, но плотная масса воинов вокруг штандартов по-прежнему стояла насмерть. Ров был завален павшими, бруствер с заграждениями разрушен и растоптан, однако нормандскую армию все так же была готова встретить стена щитов.

Теперь начались атаки на центр обороны англичан. Одна волна нападающих накатывалась за другой; нормандские кони перепрыгивали через заваленный трупами ров; копья и мечи сталкивались с топорами; шеренга англичан прогибалась под натиском нормандцев, но всякий раз успех был временным и кавалерия вынужденно отступала с тяжелыми потерями.

Под Вильгельмом убили второго коня; граф Евстахий, в горячке боя оттесненный с правого фланга, оказался рядом с ним и предложил герцогу своего жеребца.

– Берите моего, Нормандец, – сказал он, слезая с седла. – Если армия не увидит вас живым и верхом на коне, битва проиграна. Кровь Христова, эти саксы будто сделаны из железа! Неужели они так никогда и не дрогнут?

Щиты саксов плясали перед глазами нормандцев; варварские цвета смешивались и двоились в жарком мареве; ряды стояли насмерть; лезвия топоров, покрасневшие от крови, взлетали и опускались с такой силой, что одним смертельным ударом рассекали хауберк и плоть под ним. Шлем герцога покрылся вмятинами; удар копья едва не пронзил его насквозь; саксонский клинок вспорол брюхо его третьему коню, и тот повалился с жалобным ржанием, едва не придавив собой седока. Но герцог успел выдернуть ноги из стремени и спрыгнул; над ним вдруг встал на дыбы чей-то жеребец, грозя копытами размозжить ему голову, однако всадник с такой силой натянул поводья и развернул его, что конь, присев на задние ноги, чуть не опрокинулся.