Читать книгу "Книга духов - Джеймс Риз"

Коммерция на страхе. Да Сладкая Мари спустит с этой fausse[131]Мари шкуру, если только… если она явится к Зеркальному озеру… Говори еще. Сладкая Мари хочет еще.

Сомнительно было, чтобы Сладкая Мари слышала об остальных обитательницах Киприан-хауса, имена из книг тоже не шли мне на ум… Но тут у меня в голове всплыло одно имя, и я проворно его назвала, потому что мое молчание уже начало, судя по всему, раздражать Сладкую Мари.

– Пегги Итон. – Эта самая бесславная из сестер жила тогда в Пенсаколе.

Сладкая Мари вскочила на ноги. Нагнувшись ко мне, насколько позволяли повешенные на крюк волосы, она взяла меня за подбородок, развернула лицом к себе и, показывая глаз, спросила:

– Ты знаешь эту ведьму? Наставницу Сладкой Мари в искусстве войны?

Услышав, что я с ней не знакома, Сладкая Мари отпустила меня и села. Было ли для нее облегчением услышать, что я не знакома с Пегги Итон, что не имею представления о тайном их сообщничестве, если таковое имело место? Или… Увы, гадать об обычаях, капризах, желаниях Сладкой Мари – занятие бесплодное. Ограничимся тем, что она села, по всей видимости удовлетворенная. И вскоре наши мысли обратились к ужину. С тех пор как я вместе с Риохо покинула лагерь, мне ни разу не удалось как следует поесть, однако, наблюдая за стряпней, я забыла про голод, так как:

Повара взялись за двух водяных черепах, которые ползали по столу; перевернув черепах, они стали выдирать из-под панциря нежное мясо. За дверью, где-то во дворе (оттуда шел дым), виднелся костер; туда, наверно, и направился один из двух поваров с черепашьим мясом в руке. Его заменил за кухонным столом третий повар, явившийся с двумя громадными окунями. Рыбу быстро разделали; я наблюдала и думала: «Мы у самого берега. Это хорошо». Но дальше мне пришло в голову: «Бежать невозможно. Кошки уже знают мой запах».

Повара молча входили и выходили, на причудливый манер выказывая почтение темноте, где мы сидели. Наконец третий повар (исполнявший свое дело, по-моему, безупречно) подошел к нам с оловянными тарелками в руках. На них были черепашье мясо и рыба, а также изрядная порция какого-то пряного желе. По примеру Пятиубивца я стала есть руками. Что касается Сладкой Мари, то она посмотрела на свою тарелку, одобрила вроде бы содержимое, но вернула тарелку повару. Не получив никаких приказаний, он все же принес трубку, уже раскуренную, и пока мы с Пятиубивцем ели, Сладкая Мари курила какой-то табак с резким запахом и зеленым дымом. То есть это продолжалось, пока не был подан… некий bonne bouche[132].

Один из поваров вошел в длинный вигвам, неся на плече предмет, который я вначале приняла за коврик. Красный лоскутный коврик. Но когда он оказался на столе, среди рыбьих кишок, я разглядела ноги и длинную шею. И крылья. В прыгающем пламени свечи мелькнули розовые перья и… Фламинго… Чуть ли не мифическая для меня птица, хотя однажды я такую видела: у вездесущего мистера Барнума, в Нью-Йорке, – чучело, конечно.

Да, это был взрослый фламинго, и из его глотки искусник-повар вырвал язык приемом столь изощренным, что я не могла отвести глаза, хотя на моем собственном языке уже начал остывать кусок жесткого черепашьего мяса. Подклювье птицы он отломил голыми руками, затем ножом разрезал длинную шею, от основания клюва до самых перьев. Кончик языка вывалился, увлекая за собой основание. Я проглотила кусок черепахи. При виде столь жестокого кулинарного процесса меня затошнило. Я не сомневалась, что язык в конце концов окажется у меня на тарелке.

Только ради языка фламинго – сырых кубиков в разбавленном цитрусовом соке – Сладкая Мари отложила в сторону трубку.

Выбора у меня не было, это мне ясно дали понять. Я проглотила кусочек, другой, третий этого плотного, маслянистого и чересчур роскошного кушанья. Конечно, Гораций пишет о том, как высоко ценили римляне этот, по их мнению, деликатес, однако те же люди скармливали христиан диким зверям. Опасное занятие – подражать римским нравам… Гораций и прочие римские ужасы возвращают мои мысли к нижнему этажу странного колизея, где я находилась, и к чудному приспособлению, упомянутому выше.

Пока мы сидели за трапезой (мы с Пятиубивцем ели, а Сладкая Мари пыхтела трубкой и ковырялась грязными пальцами в своем фламинго), трое поваров взялись за наведение порядка, то есть за очистку стола. Расколотые панцири черепах, их ножки и внутренности, рыбьи головы, отвергнутая Сладкой Мари порция – все, при помощи ножей, рук, темных от крови щеток, было сметено на пол. Принесли метлу из водорослей и загнали эту массу в дыру, через которую я перешагнула прежде. Снизу послышались отчаянный стук и возня. Не иначе, как там содержались кабаны или другие плотоядные животные.

Через бамбуковую решетку тянулись щетинистые рыла. Решетка была закрыта на задвижку, хотя и хлипкую, и я стала уговаривать себя, что кабаны не прорвутся наверх. А если прорвутся? Они как будто отчаянно карабкались друг другу на спины… Мне было очень тревожно, но стало еще хуже, когда Сладкая Мари поднялась с места, подхватила свои волосы и подошла ближе. Она наступила каблуком на решетку, раздался хруст зубов. Потом визг. Наконец кабаны отступили. Сквозь щели пола было видно, как внизу мелькали тени. И снова тишина – более жуткая, чем любые звуки.

Сладкая Мари взяла со стола тушку фламинго, перекинула через плечо, прошаркала к стене и пристроила фламинго на своеобразную виселицу, а именно крюк для волос, в соседстве с еще двумя, с которых свисали две другие птицы – шеи вывернуты, тусклые перья запятнаны кровью.

Когда Сладкая Мари снялась с места, ее примеру последовали двое поваров; они выскользнули из вигвама, оставив третьего, который нам прислуживал и казался… целым. На которого она набросилась.

Он не слышал, как она подобралась, и, прежде чем начал в отчаянных словах, противоречащих недвижным, как маска, чертам, умолять о милости, ведьма схватила мясницкий нож. Кровавое лезвие, к которому прилипли осколки костей и блестящая чешуя, напоминало изделие ювелира. Была ли она недовольна поваром, чем-то, что он сделал или чего не сделал? Напоминаю, поведение Сладкой Мари не подчинялось ни разуму, ни каким бы то ни было закономерностям. Оно и понятно, ибо дальше она сделала вот что:

Упав на колени (со стуком, вновь расшевелившим кабанов), она обвилась, как удав, вокруг одной ноги повара, а вторую принялась рубить, рубить, рубить.

Я застыла в ужасе. Пятиубивец отвел взгляд и опустил веки, выдавая тем самым свое волнение.

Первые три пальца отлетели разом, остальные два Сладкая Мари отсекла поодиночке. Еще взмах ножа, и на пол шлепнулся квадратный кусок икры. Сладкая Мари потянулась за пальцами и мясом и весело, со смехом, кинула их сквозь решетку кабанам. Марон держался как мог, до крови прикусив губу; кричал не он, кричала Сладкая Мари. Она выкрикивала какое-то приказание тем, кто находился во дворе. Вскоре в дом вошел человек, единственной рукой прижимавший к груди предмет, который, очевидно, требовала ведьма, – корзину.