Читать книгу "Мистер Мерседес - Стивен Кинг"

– Я не могу, – отвечает Ходжес. – У меня сердечный приступ.

– Еще и это, – стонет Голлисон.

– Мистер Голлисон. В зале есть сектор для людей с ограниченными возможностями? Должен быть, так?

– Да. На полпути от сцены к верхним рядам.

Он не только пробрался в зал со взрывчаткой, думает Ходжес, но еще и занял позицию, которая обеспечит максимальное число жертв.

– Теперь слушайте, вы двое, – говорит он. – И не заставляйте меня повторять.

35

Вступительное слово диджея немного успокоило Брейди. Все это ярмарочное дерьмо или за кулисами, или подвешено над сценой. Первые четыре или пять песен – просто разогрев. Очень скоро декорации выкатятся из-за кулис или опустятся на сцену. Потому что главная причина присутствия здесь этих ублюдков – увеличение продаж последней порции их аудиодерьма. Когда детки – а для большинства это первый в жизни поп-концерт – увидят яркие мерцающие огни, колесо обозрения и задник с нарисованным на нем пляжем, они просто рехнутся от восторга. И тогда, именно тогда он нажмет выключатель Изделия два и полетит в темноту на золотистом шаре их счастья.

Ведущий вокалист с копной светлых волос заканчивает приторную балладу на коленях. Застывает, наклонив голову, омерзительно играя на публику. Певец он отвратный, и ему давно следовало принять смертельную дозу какого-нибудь наркотика, но когда он поднимает голову и кричит:

– Вам здесь нравится? – зрители отвечают предсказуемой овацией и диким визгом.

Брейди оглядывается – он проделывает это каждые несколько секунд, охраняет личное пространство, как и предположил Ходжес, – и его взгляд падает на маленькую черную девочку, которая сидит справа от него, двумя рядами выше.

Я ее знаю?

– На кого вы смотрите? – кричит миловидная девочка с ножками-спичками, перекрывая шум. Он едва ее слышит. Она широко улыбается, и Брейди думает, что для девочки с такими ногами улыбка – нонсенс. Мир подложил ей знатную свинью, напрочь лишив как секса, так и многого другого. Она должна сидеть мрачнее тучи, а не растягивать рот до ушей. Он предполагает, что девочка скорее всего обкурилась.

– На моего друга! – кричит в ответ Брейди, думая: Как будто у меня есть хоть один.

Как будто.

36

Голлисон уводит Холли и Джерома к… ладно, куда-то. Ходжес сидит на ящике, наклонив голову, руки лежат на бедрах. Один из рабочих осторожно подходит к нему и предлагает вызвать «скорую». Ходжес благодарит, но отказывается. Он не верит, что Брейди сможет услышать вой сирены приближающейся «скорой» (или вообще что-то) за грохотом «Здесь и сейчас», но не хочет испытывать судьбу. Уже наиспытывал, и в итоге все, кто сейчас в аудитории Минго, включая сестру и мать Джерома, оказались в опасности. Он предпочтет умереть, чем рискнуть еще раз, и надеется, что умрет прежде, чем ему придется объяснять, как он влетел в такое дерьмо по самое не хочу.

Только… Джейни. Думая о Джейни, смеющейся, в его федоре, надетой набекрень под фирменным углом Филипа Марлоу, он знает: представься возможность все повторить, он пошел бы тем же путем.

Ну… почти. На втором заходе более внимательно прислушивался бы к миссис Мельбурн.

Она думает, они среди нас, сказал Боуфингер, и они посмеялись. Но, как выяснилось, смеялись они над собой, верно? Потому что миссис Мельбурн была права. Брейди Хартсфилд – на самом деле чужой, и он все время бродил среди них, ремонтируя компьютеры и продавая мороженое.

Холли и Джером ушли, Джером – с револьвером тридцать восьмого калибра, который принадлежал отцу Ходжеса. У Ходжеса большие сомнения в том, что стоило посылать семнадцатилетнего юношу с заряженным оружием в набитый людьми зал. При обычных обстоятельствах хладнокровия Джерому не занимать, но сохранит ли он его, когда над сестрой и матерью нависла смертельная опасность? А Холли нужно прикрывать. Помни, ты – на подстраховке, сказал он юноше, прежде чем Голлисон их увел, но тот даже не кивнул. И Ходжес не уверен, слышал ли его Джером.

В любом случае Ходжес сделал все, что мог. И оставалось только сидеть, бороться с болью, пытаться протолкнуть воздух в легкие, ждать взрыва и надеяться, что его не будет.

37

За свою жизнь Холли Гибни дважды попадала в психиатрическую лечебницу: в подростковом возрасте и после двадцати. Мозгоправ, к которому она ходила впоследствии (в годы ее так называемой зрелости), называл эти периоды «уходами от реальности»: это, мол, не очень хорошо, но лучше «психических расстройств», после которых многие уже не возвращаются в мир нормальных людей. У Холли для этих «уходов» было свое название. Для нее это были периоды «полного сумасшествия», отличающиеся от малого или среднего сумасшествия – ее обычного состояния в повседневной жизни.

Причиной полного сумасшествия Холли после двадцати стал ее босс в риелторской фирме «Фрэнк Митчелл: изысканные дома и поместья». Босса звали Фрэнк Митчелл-младший. Он модно одевался, а лицом напоминал разумную форель. Утверждал, что работает она из рук вон плохо, что коллеги презирают ее и что она может остаться на фирме только при одном условии: если он возьмет ее под свое крыло. Для этого требовалось, чтобы она с ним спала. Холли не хотела спать с Фрэнком Митчеллом-младшим и не хотела терять работу. Если бы потеряла, то лишилась бы квартиры и ей пришлось бы вернуться домой, к робкому отцу и властной матери. В конце концов внутренний конфликт разрешился: однажды она пришла на работу рано утром и разнесла кабинет Фрэнка Митчелла-младшего. Потом Холли нашли в ее закутке – она забилась в угол. С окровавленными кончиками пальцев. Она искусала их, как зверек, пытающийся вырваться из ловушки.

Причиной первого полного сумасшествия стал Майк Стердевант. Именно он придумал приставшее к ней как банный лист прозвище Лепе-Лепе.

В те дни, только перейдя в старшие классы, Холли хотела одного: незаметно перебегать из кабинета в кабинет, прижимая учебники к едва проклюнувшимся грудям и глядя на мир сквозь занавес волос, прикрывавших прыщавое лицо. Но и тогда ей хватало проблем помимо прыщей. Тревога, депрессия, бессонница…

А хуже всего была самостимуляция.

Звучало как мастурбация, но речь шла о другом. О навязчивых движениях, которые зачастую сопровождались обрывками разговора с самой собой. К легким формам самостимуляции относились обгрызание ногтей и жевание губ. К более тяжелым – размахивание руками, оплеухи, удары в грудь, поднимание воображаемых гирь.

Примерно с восьми лет Холли охватывала себя руками и дрожала всем телом, что-то бормоча себе под нос и строя зверские рожи. Приступ продолжался пять или десять секунд, после чего она продолжала прерванное занятие: читала, шила, вместе с отцом бросала мяч в кольцо на подъездной дорожке. Она не отдавала себе отчета, что проделывает все это, пока однажды мать не сказала ей, что надо перестать трястись и строить рожи, а не то люди подумают, что у нее припадок.