Читать книгу "Без срока давности - Владимир Бобренев"

— Я такого случая не помню. Лично с ним я не разговаривал…

Как видим, диалоги с высокопоставленными руководителями дают не слишком много информации. Они предпочитали даже в арестантской одежде жить как бы в прежних измерениях, руководствуясь якобы лишь патриотическими порывами. Стоило ли интересоваться страданиями отравленного ядом абстрактного для них смертника, да к тому же еще и «врага народа»? Удобная позиция, которая и в палаче позволяет усмотреть по меньшей мере государственный разум, некое благородство души.

По историческим меркам мы лишь сравнительно недавно осознали, что большинство тех «врагов» ни в чем перед своим народом и страной не провинились. Но для Берии, Кобулова, Меркулова, того же Могилевского невиновность большинства незаконно репрессированных была очевидной и тогда. И тем кощунственнее их попытки за высокопарными словами об интересах государства спрятать правду. Следствию не оставалось делать ничего иного, кроме как продолжать распутывать этот дьявольский клубок из партийных догм, патологической нелюбви к инакомыслию, патетических лозунгов и откровенного цинизма, искать доказательства из других источников.

Двадцать третьего октября помощник Главного военного прокурора полковник юстиции Успенский снова вызвал к себе на допрос Герцовского. На сей раз Аркадий Яковлевич оказался несколько разговорчивее:

— О производстве опытов я узнал еще до начала войны со слов Калинина. Когда, почему и с чьего разрешения начали производиться те опыты над осужденными, я не знаю. Но когда в январе сорок второго года меня назначили начальником первого спецотдела, ко мне официально обратились Блохин с Филимоновым. Они и рассказали о такой практике. Фактически дело происходило таким образом. Филимонов приходил к Подобедову, который получал приговоры на осужденных к высшей мере наказания, и отбирал нескольких осужденных. По какому признаку — не знаю. Затем Филимонов спрашивал у меня, кому я буду докладывать приговоры, то есть Меркулову или Кобулову, для получения санкции на их исполнение, с тем чтобы у одного из этих заместителей наркома получить разрешение на выдачу нужных ему осужденных для производства опытов. Когда я после этого докладывал приговоры на осужденных к высшей мере наказания — Меркулову или Кобулову, — то обычно получал указание: передать Блохину разрешение выдать Филимонову или Судоплатову такое-то количество осужденных для производства опытов. Чаще я докладывал приговоры с высшей мерой наказания Меркулову как первому заместителю НКВД СССР, а потом как наркому госбезопасности СССР. После этого Блохин в присутствии представителя отдела «А», проверявшего личность осужденных, получал их у начальника тюрьмы и отвозил осужденных в специальное помещение, которое находилось под его охраной. Когда наступала смерть осужденных, Блохин вызывал Подобедова, они отправлялись в это помещение и там составляли акт об исполнении приговора.

— Какое количество осужденных за время вашей работы начальником первого спецотдела и отдела «А» было выдано Филимонову для производства опытов?

— Я не могу даже примерно назвать число осужденных, переданных Филимонову для производства опытов. Такого учета ни первый спецотдел, ни отдел «А» не вели, а мое личное участие в этом заключалось в передаче распоряжения от Меркулова или Кобулова Блохину о выдаче осужденных.

— Вот выписка из показаний Блохина от девятнадцатого сентября пятьдесят третьего года: «В мою задачу входила доставка арестованных в специальные камеры. Всей работой руководил Берия или его заместители — Меркулов и Кобулов. Они давали задание первому или отделу „А“ подобрать соответствующих арестованных из числа приговоренных к расстрелу — дряхлых или цветущих по состоянию здоровья, по возрасту — молодых или старых, по полноте — худых или полных. В соответствии с этим заданием отдел „А“ или первый спецотдел из числа лиц, приговоренных к высшей мере наказания, подбирал соответствующих людей, и предписания с указанием фамилий арестованных передавались мне. Всякий раз, получив предписание, я лично у Меркулова или Кобулова перепроверял правильность этих предписаний и необходимость доставки этих арестованных к Могилевскому. При подтверждении Меркуловым или Кобуловым указания я доставлял осужденных к Могилевскому». Что бы вы могли пояснить по этому поводу?

— За время моего пребывания начальником первого спецотдела и отдела «А» заданий на подбор осужденных для производства опытов отдел ни от кого не получал и такого отбора не производил. Как я уже показывал выше, Филимонов обычно подходил к Подобедову и по приговорам отбирал нужное ему количество лиц для получения разрешения у Меркулова или Кобулова на выдачу ему осужденных для производства опытов. Ездил ли предварительно Филимонов в тюрьму для отбора осужденных к высшей мере наказания по признакам, указанным Блохиным, я не знаю. Подобедов не мог ездить в тюрьму вместе с Филимоновым для производства такого отбора осужденных без моего разрешения. А так как Подобедов у меня таких разрешений не брал, я думаю, что он в тюрьму для отбора арестованных не ездил. Отдельных предписаний на выдачу Блохину осужденных, над которыми производились опыты, не составлялось. Осужденные выдавались Блохину начальником тюрьмы по обычным предписаниям военных трибуналов для исполнения приговоров. Передача же осужденных Филимонову Блохиным для производства опытов производилась по устному распоряжению Меркулова или Кобулова, которое передавалось Блохину через меня. И, как видно из показаний Блохина, перепроверялось им лично у Меркулова или Кобулова… Я понимал, что распоряжения Меркулова или Кобулова о приведении в исполнение приговоров путем умерщвления, а не путем расстрела, как это указывалось в приговорах суда, является нарушением закона. Но я считал эти нарушения в условиях войны оправданными по соображениям, изложенным выше.

— Вы признаете, что эти случаи приведения приговоров в исполнение путем умерщвления скрывались от органов прокуратуры, и представители прокуратуры не привлекались в этих случаях ни к участию в исполнении приговоров, ни к участию в составлении актов о приведении приговоров в исполнение?

— Порядок исполнения приговоров над осужденными к высшей мере наказания путем умерщвления без участия прокурора был установлен еще до моего назначения начальником отдела. Я в этом порядке ничего не изменил. Не имея возможности ввиду секретности постановки опытов указывать в актах действительный способ исполнения приговора, в актах в таких случаях способ приведения приговоров в исполнение вообще не указывался.

— А вы лично давали указания своим подчиненным Подобедову и Балишанскому в случаях умерщвления осужденных не привлекать прокуроров к исполнению приговоров?

— Я таких указаний не давал, и в этом не было надобности, так как такова была сложившаяся в подобных случаях практика еще до меня.

— Тогда вам придется познакомиться с показаниями Балишанского, на которого вы только что ссылались. Они несколько расходятся с вашими. Будучи допрошенным, он сообщил следователю вот что:

«Примерно в сорок пятом году, во время войны, меня вызвал к себе Герцовский и дал указание взять материалы на трех осужденных к высшей мере наказания немцев, содержавшихся во внутренней тюрьме, пойти во внутреннюю тюрьму к Миронову, проверить личность осужденных по материалам, имевшимся в отделе „А“ (то есть с приговором или решением особого совещания) и вместе с Блохиным или Яковлевым доставить осужденных в помещение, где приводятся в исполнение приговоры. При этом Герцовский сказал, чтобы к исполнению приговоров над этими тремя осужденными прокурора не привлекать».