Читать книгу "Утерянное Евангелие. Книга 2 - Константин Стогний"

Павел собрал последние силы и спустился с холма, уже не оглядываясь. В голове крутилось только одно: «Только бы успеть… Только бы успеть». Его передвижение из последних сил едва ли можно было назвать бегом, но он торопился, как только мог, то и дело падая, вставая и снова падая. То, что он задумал, было невиданным шагом, на который способны немногие. Более того, только единицы могли бы додуматься до такого. Расстояние в две стадии[6] Павел прошел за полчаса, так больно ему было передвигаться. По пути он ухватил сухую ветку. Хищники, завидев человека с дубиной, отбежали от падали, но ненадолго. Тарсянин оказался прав: это был павший верблюд, очевидно, совсем недавно оставленный в степи кочевниками. Павший, но еще практически целый. Хищники-падальщики успели только разорвать брюшину и полакомиться требухой. Этого Павлу и было нужно. Туша уже начинала портиться, и к горлу подступила тошнота, но тарсянин зажал нос рукой и дышал ртом. Лучше быть грязным, чем мертвым.

Не теряя времени, он нырнул в дырку, проделанную хищниками в брюхе «корабля степей», и уже через несколько секунд полностью спрятался в теле мертвого животного.

В то же мгновение на пригорок, на котором совсем недавно обреченно сидел Павел, выехал конный разъезд римлян во главе с Луцием.

Не обратив никакого внимания на падаль в стороне от намеченного пути, ведь такие картины не были редкостью в степях по всему миру, конница проследовала далее. Им было невдомек, что совсем рядом от них в туше дохлого верблюда лежал тот, из-за кого они уже третий месяц мыкались в походе и из-за пропажи которого прикажут выпороть каждого второго, а каждого третьего лишат жалованья и премиальных за этот проклятый поход.

— Я думаю, в степи он не выживет, — успокоил своих подчиненных Луций.

Павел же лежал ни живой ни мертвый от страха, периодически отпуская нос и вдыхая пары гнилого мяса, борясь с тошнотой. Любопытные шакалы пытались разорвать тушу дальше, и тарсянин чувствовал то с одной, то с другой стороны вибрацию тела верблюда от их остервенелого напора. От одного из зверей, наиболее наглого, проповедник отбивался ногами изнутри своего убежища. Он понимал, что долго так продолжаться не будет и вскоре ему придется убираться отсюда.

Наконец Павел не выдержал и вылез наружу. Голова кружилась от отравления ядовитыми газами гниющей плоти, и тарсянин, пошатываясь и не оглядываясь, двинулся подальше от этого зловонного места.

Луций ехал понурив голову, замыкая колонну легионеров. Он уже отдал команду возвращаться обратно в Иерусалим, как вдруг что-то его остановило. Он замер и посмотрел назад. Очень далеко, возле крохотной туши павшего верблюда, он увидел маленькую человеческую фигурку, вставшую на ноги и медленно бредущую в сторону, обратную движению римлян. Сомнений не было: это был их беглец, рав Шаул. Начальник храмовой стражи долго смотрел на удаляющуюся точку, затем обернулся и, хлопнув коня ладонью по загривку, тронулся вслед за своим войском.

* * *

Грек Метакса был на базаре Иконии местной диковинкой. Вот уже много лет он сидел в третьем торговом ряду и целыми днями колол орехи. Никто не помнил, когда старик впервые взял в руки молоток, поскольку даже два его внука, которые рядом торговали этими же орехами, были стариками. Уже сменилось пару поколений торговцев, уже девочки, которые прибегали поглазеть на странного дедушку, давно сошли в могилу, а Метакса все колол и колол. Его не пугали войны и пожары, ему были не страшны римские легионеры и вонючие кочевники диких степей Анатолии, в него не вселяла страх гроза или засуха. Потому что он был… слепым. Ходили слухи, что когда-то в молодости он выиграл спор у своего товарища — кто дольше просмотрит на солнце. Вожделенной целью спорщиков была красавица Афродика. Метакса выиграл невесту, но проиграл зрение. Никто не знает, правда это, ложь или полуправда, обросшая за столько лет красочными деталями, но Метакса действительно был слеп. Уже давно не было в живых второго спорщика — Логаникакиса, уже давно не было и прекрасной Афродики, которая ушла задолго до того, как родились внуки, а Метакса все колол и колол… Сам он говорил внукам, что его наказали боги за гордыню и что он прозреет только тогда, когда придет время умереть. «Выживший из ума старик!» — шептались между собой торговцы. Кто-то пытался его дразнить, кто-то жалел, кто-то испытывал к нему те же чувства, что к придорожным валунам. Но грек знал свое дело: он колол орехи.

— Отдай мне этот камень, старик, — попросил старого грека Павел, положив руку ему на плечо.

Да, Павел все-таки выжил и смог добраться до Иконии, где ему помог его верный друг, всадник Итудис — он вылечил проповедника, не дав умереть от голода, одел и обул. И вот тарсянин, бодрый и здоровый, пришел на тот рынок, где видел черную плинфу.

Метакса перестал колоть орехи и замер в удивлении. Много лет никто не разговаривал с ним так просто и ни о чем его не просил. Два бельма на его глазах ничего не выражали, но уголки тонких, синих от старости губ опустились.

— Что тебе надо от него! Иди подобру-поздорову! — вскрикнул один из внуков Метаксы, чей прилавок был тут же.

— Я не хотел никого обидеть, — миролюбиво ответил торгашу Павел. — Просто мне очень нужен этот камень.

— И что? Нам он тоже очень нужен, — в той же хамской манере вклинился в разговор второй внук Метаксы, который торговал орехами по правую руку от старика.

— Это очень крепкий камень, он прослужит долго, — поддерживая своего брата, продолжил первый внук. — На нем очень хорошо колоть орехи.

— Мне очень нужен этот камень! — твердо повторил Павел. — Я заплачу.

— Видал сумасшедшего? — засмеялся первый внук, глядя на второго.

Самому торговцу этот камень достался даром. Он нашел его на улице, когда проходил по площади после того, как толпа зевак закидала Павла и Иосифа Варнаву камнями. И теперь его глаза заблестели азартом торгового человека.

— Он стоит очень дорого… Сколько дашь?

— У меня нет ни драхмы, — ответил Павел, и толпа зевак, сбежавшаяся посмотреть на дурака, покупавшего простой камень с улицы, залилась хохотом.

— У меня нет денег, но у меня есть нечто бесценное…

— Бесценное? Значит, не имеет цены! — иронично возопил внук Метаксы. — Вы слышали?

И опять над рыночной площадью раздался хохот торговцев.

— Я так и знал, что ты — бродяга и попрошайка! — отсмеявшись, сказал второй внук грека. — Пошел вон отсюда!

— Я могу в обмен на камень вернуть тебе зрение, — невозмутимо сказал Павел, обращаясь к старику.

Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба, и весь рынок умолк в один момент. Затем пронеслось удивленное: «Что?.. Что?.. Что? Что он сказал?..»

— Я могу вернуть зрение за камень, — еще тише и спокойнее повторил тарсянин.

Неодобрительный гул поднялся в массах.

— Безумец! Ты сам-то понимаешь, что сказал?! — крикнул старик, как не кричал уже лет шестьдесят. — Это наказание, посланное мне Зевсом за мою гордыню. Я посмел смотреть на солнце не мигая! И теперь ты издеваешься надо мной?!