Читать книгу "Почти касаясь - Колин Оукли"

Но болтать онлайн или даже по телефону не то же самое, что личная беседа. И я задумалась, а не совсем ли я отвыкла? Куда смотреть при разговоре? Что делать с руками? К счастью, женщина не ждала ответа, а просто повернулась и ушла в дом, будто бы сейчас самый обычный день, а я – самая обычная соседка. Я перевела дух. А потом поправила ремень сумки, висящей через плечо, устроилась на сиденье, оттолкнулась от земли и завихляла по тротуару.

Кто бы ни сказал «это как ездить на велосипеде», имея в виду то, что если ты этому один раз научился, то уже никогда не разучишься, он полный идиот. Я еще ребенком научилась ездить на велосипеде, и теперешняя ситуация не имела ничего общего с тем опытом. Для начала, тут какие-то шестерни. И я понятия не имела, что с ними надо делать. Пока я пялилась на металлические рычажки, ко мне сзади подъехала машина. И даже несмотря на то, что я еле плелась – педали еле нажимались, будто в густом клею намазаны – я запаниковала и дернула тормоз, случайно задела руль и упала с велосипеда через куст под чей-то почтовый ящик.

Машина в это время ехала мимо, и я застыла, умоляя, чтобы она уже скорее проехала. Пожалуйста, не будь добрым самаритянином, который захочет проверить, в порядке ли я. Водитель им и не оказался. Я дождалась, пока машина завернет за угол, выдохнула, встала, взяла велосипед, поправила сумку и снова села в седло. Через несколько попыток я уже могла удерживать равновесие, а случайное переключение какого-то из рычажков волшебным образом сделало педали легче. Я доехала до конца улицы. У знака «стоп» я повернула налево на Пламкрест, а потом выехала из квартала и осторожно поплелась по узкой обочине.

Мимо проносились машины, усталость заполняла легкие, и мне казалось, будто на меня все смотрят, словно я забыла надеть штаны. Я крепче сжала руль, мои плечи – стальной канат напряжения. Я ехала к магазину, что был рядом с аптекой, и боялась, вдруг окажется, что его тут уже нет. Да и как бы я узнала, что он закрылся? Или переехал? Или сгорел дотла? Сердце билось все сильнее, пока я не повернула и не заметила знакомую вывеску с красным курсивом.

Выдохнув, я направила велосипед ко входу в магазин и аккуратно слезла с сиденья. Пах и бедра взмокли от короткой поездки, ноги затряслись. Я это сделала. Я вышла из дома днем. И я на бензоколонке. Я закрыла глаза и вдохнула крепкий, ядовитый запах.

Но что теперь? Я смотрела на стеклянную дверь, где геральды-колокольчики возвещали об уходе мужчины в зеленой кепке и фланелевой рубашке. Он смотрел на меня, я отвернулась. Когда он ушел, я поставила велосипед в стойку у двери и вошла внутрь. Слонялась туда-сюда между прилавков, пока не заметила красную пластиковую канистру и не отнесла ее на кассу, поставида ее перед женщиной с жутким прикусом и очками в оправе «кошачий глаз». Она на меня не обратила внимания, просто схватила канистру за ручку и отсканировала штрих-код.

– Вы хотите ее наполнить?

Ее голос ввел меня в ступор. И, как я и боялась, я паниковала – я не знала, куда смотреть и что делать с руками. Я услышала голос матери в голове. Просто улыбайся. Почему тебе надо быть такой, черт подери, серьезной все время? И я так и сделала. Я натянула на лицо широченную улыбку, обнажая зубы женщине, что все еще ждала моего ответа.

Она наградила меня взглядом, который, уверена, она приберегла для идиотов, мое лицо запылало.

– Вы хотите, чтобы я взяла с вас денег за то, что наполню бензином эту канистру? – медленно говорила она. – Или вы просто покупаете канистру?

– А. Да. И бензин тоже. – Я перестала улыбаться.

Она кивнула и нажала несколько кнопок на кассовом аппарате.

– Двадцать один семьдесят три, – подсчитала она.

Я полезла в сумочку и извлекла двадцатидолларовую купюру, которая еще со школы там валялась – мне почти десять лет ни к чему были наличные. Но этого было недостаточно. Я кинула ее обратно и взялась за дебетовую карту, пытаясь не думать о том, как уменьшится сумма на ней. Я протянула карту, и, даже если кассирша заметила перчатки или ей кажется странным носить их, она ничего не сказала. Просто провела картой по терминалу и отдала ее мне. Я быстро развернулась, опустила голову и почти ушла.

– Ваша канистра! – гаркнула она мне вслед.

А, точно. Я взяла канистру через ткань перчатки и пошла к колонкам.

«Я это сделала, – подумала я. – Я вышла из дома. Даже с кем-то поговорила. И теперь я получу бензин. Как обычный человек».

Но ровно в тот момент, когда я уже было расслабилась и поздравила себя со всеми этими достижениями, я услышала свое имя:

– Джубили?

Все мое тело снова резко сжалось. Но это звучало будто бы издалека, и я решила, что мне показалось. Может, усталость от велосипеда, да и весь день в целом, затуманили мой разум.

– Джубили?

На этот раз я услышала голос так же четко, как колокольчики на двери магазинчика, но осталась неподвижной, надеясь, что стану невидимой или зовущий меня человек решит, что он обознался, принял меня за кого-то другого.

– Джубили! – На этот раз это уже утверждение, констатация факта.

Я медленно повернула голову на голос, внутри будто куча болтов, которые закручивают слишком сильно.

Мой взгляд был прикован ко рту, произнесшему мое имя. И этот рот я узнаю где угодно. В школе я так часто на него засматривалась, что думала, уж не лесбиянка ли я в глубине души. Но в конце концов я поняла, что это не моя вина. Она знала, как привлечь к нему внимание. Постоянно облизывала губы, будто бы все время искала крошку чего-то в уголке рта и не могла до нее дотянуться. Я часами торчала у зеркала, пытаясь облизываться так же, но почему-то всегда была похожа на верблюда, которому язык велик.

И теперь ее губы сложились в широкую улыбку, такую широкую, что я даже испугалась, что они треснут, но их крепко держал толстый слой глянцевого блеска.

Волосы ее, которые раньше спадали блестящей волной до лопаток, теперь чуть завивались у подбородка, но в целом она ничуть не изменилась.

Мэдисон Х. В нашем классе было три Мэдисон, так что мы их различали по первой букве фамилии, но только имя Мэдисон Х. что-то значило.

Она кивнула, и я поняла, что произнесла ее имя вслух.

– Джубили Дженкинс, – произнесла она, так и не перестав улыбаться. Теперь она на расстоянии вытянутой руки, и я инстинктивно сжала пистолет колонки крепче.

Я увидела, как она меня осматривает: черные тренировочные штаны, перчатки, канистра, которую я прижимаю к боку будто бы громоздкую сумку, – и мне снова шестнадцать, и я отчаянно хочу быть хоть чуть похожей на нее.

– Я слышала, что ты… эммм… переехала. – Глаза ее спустились вниз и влево.

Интересно, какие были слухи на самом деле. Что я умерла, уехала с бродячим цирком, вступила в сверхсекретную правительственную исследовательскую программу? Когда мы переехали в Джерси и я поступила в школу в Линкольне, единственной радостью было то, что я могу начать все сначала – быть кем-то новым. Кроме руководства школы и медсестры, с которыми мы встретились еще до начала учебного года, мне никому не нужно было говорить о моем состоянии. Я и не говорила. И, насколько я могла судить, учителя сохранили мой секрет. Но и это не остановило взгляды, шепотки и слухи в школьных коридорах и на уроках.