Читать книгу "Города вам на пользу. Гений мегаполиса - Лео Холлис"

На самом деле улей устроен не так, и Гудзон-стрит Джекобс тоже регулирует сама себя по-другому, и понимать сложность следует иначе. Несмотря на важную роль пчелиной матки, «монаршим» статусом ее наградили люди, а отнюдь не соплеменники. На самом деле улей — это абсолютно демократический механизм принятия решений. Вот как это объясняет Томас Д. Сили: «Матка-королева занимает центральное место в его функционировании... верно и то, что тысячи внимательных дочерей (рабочих пчел) в конечном итоге стараются обеспечить ее выживание и репродуктивные качества. Тем не менее королева в пчелиной колонии — не монархиня, принимающая решения. там вообще нет всезнающего проектировщика. деятельностью улья коллективно управляют сами рабочие пчелы»7.

Каждая сложная система — муравейник, улей или город — строится изнутри: она рождается, а не изготовляется. Иными словами, сложный город создается снизу, а не сверху. Из-за того, что городские стены строились по приказу королей и что политическая власть воплощена в камне дворцов, соборов, банков и парламента, мы думаем, что именно оттуда и исходит власть. Но над этим стоит поразмыслить еще раз; не все так просто. Сила возникает и регулируется снизу, найти ее можно там, где находится большинство людей. Как мы уже видели, энергия Гудзон-стрит, где жила Джекобс, — это то электричество, что питает город. Именно эта энергия — жизнь самой улицы — и является подлинным мерилом жизненной силы мегаполиса.

Тем не менее в городе есть мэр, утверждающий, что городом управляет он. Как связаны между собой власть людей в костюмах и менее заметное саморегулирование «глаз, устремленных на улицу»? Мэры нам нужны, но нужны и улицы, где кипит жизнь. Мэрия и улица должны найти способ наладить диалог. Но где искать такое равновесие? В какой степени оно определяется личностью человека, находящегося у власти, и его собственными отношениями с городом? Можно ли с помощью технологий преодолеть расстояние между парламентом и обществом? Меняются ли эти отношения в информационную эпоху, возникает ли новый баланс между двумя полюсами городской «шкалы»?

Частично ответ на эти вопросы можно найти в интеллектуальных дискуссиях XVII века — работах Томаса Гоббса и Джона Локка о природе самой власти. Томас Гоббс был математиком и в молодости немало путешествовал по Европе в качестве учителя дворянских недорослей. Во время одной из таких поездок ему посчастливилось познакомиться с Галилео Галилеем. В 1640-х годах, когда Англия постепенно скатывалась к гражданской войне, Гоббс начал размышлять над тем, как с помощью науки понять устройство человеческого общества. В 1651 году в «Левиафане» он изложил пессимистический взгляд на человеческую природу: людьми движут их желания и они постоянно воюют друг с другом. В результате:

В таком состоянии нет места для трудолюбия, так как никому не гарантированы плоды его труда, и потому нет земледелия, судоходства, морской торговли, удобных зданий, нет средств движения и передвижения вещей, требующих большой силы, нет знания земной поверхности, исчисления времени, ремесла, литературы, нет общества, а, что хуже всего, есть вечный страх и постоянная опасность насильственной смерти, и жизнь человека одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна8.

По мнению Гоббса, единственный выход из этой прискорбной ситуации связан с установлением твердой, прочной власти. Поэтому в его представлении первое общество и первое государство возникли благодаря нерушимому общественному договору, согласно которому высшая власть всегда права, а ее методы не следует оспаривать. Носителем этой власти мог быть один человек — монарх, избранная группа — аристократия, или демократическое собрание всех людей. Из перечисленных трех форм лишь первую он считал не подверженной разложению. В государстве Гоббса власть исходила только сверху и осуществлялась теми методами, которые суверен считал подходящими. Такая власть не подвергалась сомнению, поскольку любой протест грозил возвратом в прискорбное «природное состояние».

Джон Локк пережил Английскую гражданскую войну ребенком. Его отец сражался на стороне парламента против роялистов и стал свидетелем жутких зверств. Позднее Локк, уже будучи молодым философом и преподавателем Оксфорда, решил разработать общественную систему, которая наверняка исключит те ужасы, что он помнил с детства. Подобно Гоббсу он стремился «переписать» общественный договор, но считал, что в основе всех отношений между людьми лежит не страх, а доверие, и естественным состоянием считал равенство, а не насилие.

В своих «Двух трактатах о правлении» он попытался описать гармоничный город, где найдено равновесие между людьми на улицах и властью монарха. В этом новом обществе власть была не главной защитой от хаоса, а передачей прав суверену по взаимному согласию. Договор, регулирующий эти взаимоотношения, представлял собой динамичный документ, в котором формулировались права, обязанности и полномочия всех сторон. Власть распределялась между улицей и дворцом. Народ имел право свергнуть тирана; ответственный суверен имел обязанности по отношению к подданным.

Оба текста XVII века могут показаться чересчур мудреными и неактуальными для сложного современного мира, но на самом деле они актуальны и сейчас. Представим себе два города: Гоббс-таун и Локквиль. Оба — динамичные современные мегаполисы, куда люди приезжают издалека, надеясь найти здесь дом и благополучие. У каждого города свои особенности, воплощающие философские постулаты отца-основателя.

Современный Гоббстаун можно найти в реальности: Пекин, блестящая столица Китайской Народной Республики, сильно изменился благодаря экономическим реформам Дэн Сяопина в 1990-х, но остается жестко регулируемым городом, где партия и мэрия контролируют земли, бизнес и общество. В 2008 году город «показал товар лицом», проведя самые дорогие в истории Олимпийские игры. Их центром стал стадион «Птичье гнездо», в проектировании которого принимал участие китайский художник Ай Вэйвэй.

Другим триумфом урбанизма последних десятилетий стало превращение Дубая из пыльного городка на берегу Персидского залива в мегаполис, центр финансов, развлечений и торговли. Первоосновой успеха этого города стало открытие нефти в 1966 году, но в руках династии аль-Мактум Дубай разнообразил свой потенциал за счет амбициозных государственных проектов, например расширения порта, привлечения международного бизнеса, благоустройства земель и туризма. Сегодня это настоящая Мекка для любителей развлечений и бизнесменов. Воплощением успеха Дубая стал крупнейший в мире небоскреб Бурдж-Халифа — вознесшийся высоко над пустыней символ динамичной современности города.

Впрочем, внешнее впечатление обманчиво. В августе 2011 года, находясь под домашним арестом в Китае, Ай Вэйвэй описал подлинное лицо города, скрытое от туристов: «Город — это место, обеспечивающее максимум свободы. Пекинов два. Один — это город власти, город денег. Людям не интересно, кто их соседи, они никому не доверяют. Второй — город отчаяния. Все постоянно меняется, по чьей-то чужой воле, по чужому велению»9. Сам художник остается под постоянным надзором властей и подвергается репрессиям: его обвиняют в уклонении от уплаты налогов, а также распространении порнографии и двоеженстве. Вэйвэю запрещен выезд из Китая.