Читать книгу "Махно - Михаил Веллер"

С шелестом и гулом рушится огромный ствол, пружиня на ветвях и разбрасывая снег. Нестор с напарником откладывают пилу и берутся за топоры — обрубать сучья.

Поодаль в другой паре немолодой каторжник зыркает и цыкает на снег длинной желтой торпедой.

6

Посреди кабинета начальника, расставив ноги в валенках, стоит Нестор с шапкой в руке. Начальник, сидя под портретом миловидного кроткого царя, со вкусом прихлебывает чай и курит папиросу:

— Я вас всех, сукиных детей, насквозь вижу. И знаешь, что я в тебе вижу?

— Пустые кишки? — простовато на грани издевки догадывается Нестор.

Жандарм стукает кулаком:

— Поостри у меня, быдло! Бежать надумал?! Ты кого провести хочешь? — Хватает большой бронзовый колокольчик и трясет с риском оторвать руку. Вошедшему конвойному:

— В холодную его. В думную камеру. Думать будет!

7

Щелястые бревенчатые стены. Щелястый пол. И по нему — пять шагов вперед, пять назад — неутомимо и тупо, как автомат, шагает Нестор. Он в одном белье, ручные и ножные кандалы звенят цепями, ступни багровые от холода, лицо приобретает голубой оттенок. Иногда он останавливается и машет вверх-вниз руками, разгоняя стынущую кровь и пытаясь согреться.

Наступает темнота — он все ходит, уже помыкивая себе в такт некий безумный марш.

Рассвело — он ходит, с уже безумными глазами.

В конце концов покачивается и приваливается к стене. Отталкивается от нее и вновь идет.

Бессильно сидит, сжавшись в комочек и трясясь крупной дрожью.

Комочек в темноте лежит на боку, изредка вздрагивая.

…Утром жандармы отдирают от пола его примерзшие волосы и уносят бесчувственное окоченелое тело.

8

В лазарете, где всего несколько больных, в желтых рубахах грубой бязи, лежат по койкам, врач равнодушно проходит мимо Нестора с бурыми корками обморожений на скулах и носу:

— Не жилец… Еще одного заморили слуги отечества.

Нестор чуть приоткрывает глаза и неслышно хрипит:

— Сам ты у меня не жилец…

— О! — оживившись, меняет мнение доктор. — Жилец! Злые и упрямые всех переживут, а тощие — они выносливые.

9

Высокий, худой, патлатый каторжник садится на табурет рядом с постелью Нестора. Он надевает пенсне и вытаскивает из карманов плитку шоколада, кулечек кедровых орехов и завернутый в чистый платок фунтовый кусок сала:

— Товарищи собрали. Ешьте, поправляйтесь. Вам силы нужны.

— Почему такая забота? — неприветливо спрашивает Нестор.

— Своих бросать нельзя.

10

Уже совсем весна, и на работе каторжники обедают компаниями вокруг костров, где трещит смолистый сосновый лапник.

— Прошу любить и жаловать — Нестор Иванович Махно, — патлатый представляет Нестора, вовсе исхудавшего и бледного, кружку. — Анархокоммунист из Новороссии, село Гуляй-Поле. — Четыре экса, два теракта, смертный приговор, помилование лично военного министра на бессрочную каторгу.

— Да знаем уж, — отзываются от котла. — А что раньше молчал? Держался, как босяк за кражу курицы.

— А он скромный.

Нестор скупо улыбается. Кличка прилипла. Еще много лет каторги он будет зваться «Скромный».

— А у вас почему двойная фамилия? — вежливо, но независимым тоном человека, не терпящего никакого покровительства, спрашивает он в свою очередь у патлатого. — И Аршинов, и Марин?

— Одна — для родителей и жандармов, другая — для товарищей по борьбе.

— Знал я одного товарища по борьбе, — со значением говорит Нестор.

— Это кого же? — приподнимает брови Аршинов-Марин.

— Вольдемара Антони. Не встречали часом такого?

— Гм. Забавно. Как раз встречал.

— Да? И где же он?

— Н у… Когда я его встречал — был в Париже.

— В Париже… И как он там — хорошо, наверное?

— Скорее, плохо.

— Это что же так?

— Я слышал, что вскоре после нашей встречи он, кажется, умер. Говорили, что попал под поезд. Он, видите ли, хотел присвоить себе деньги, которые его товарищи, рискуя жизнями, добывали для революции. А так поступать нехорошо, верно? — Аршинов-Марин мягко улыбается. В глазах Нестора вспыхивает восхищение.

Он хочет что-то сказать, но закашливается и прижимает руки к груди: сплевывает кровью.

— Ведь до туберкулеза доморозили мальчонку, сатрапы.

— Барсука бы убить, жир у него целебный, он многим помог.

11

Стучат топоры, визжат пилы, падают стволы.

— Погодь-ка трошки, — говорит Нестор напарнику, оставляя ручку пилы.

Берет в руку сосновую ветку толщиной в большой палец, на пне косо обрубает топором и, оглянувшись на стражников у костра, идет мимо работающих.

— Отойдем-ка, дядя, разговор есть, — обращается он к тому немолодому каторжнику, что пытался поучать его вначале.

— Что за разговор? — Но в руках щуплого пацана ничего, кроме веточки, которой он отгоняет тучу комарья. — Ну? Пойдем. А здесь что не скажешь?

— Сейчас поймешь, — Нестор ведет его ближе к своему недопиленному дереву, оглядывается — и с силой, резким тычком, вгоняет острую ветку под ложечку здоровенному мужику. Каторжник берется за живот и валится молча. — Ну — зачем ты меня сдал, гад, а?

— Пилим быстро, — возвращается Нестор к пиле. — Погоди, дай подрублю, чтоб упало правильно.

И через минуту раздается крик:

— Человека задави-ило!

Народ неторопливо сходится к месту происшествия. На раз-два взяли оттаскивают сосну с тела.

— Ишь ты, как он прямо на сучок-то наткнулся, — говорит стражник, с сомнением косясь на окружающие лица.

12

— Нет, товарищи, — говорит большевик, — без государства, где главная роль принадлежит пролетариату, ничего не получится. — Он попыхивает трубочкой, и дымок ползет вверх по прямым рубленым морщинам.

— Это чем же твой пролетарий лучше крестьянина? — интересуется социалист-революционер, он же эсер, устраиваясь поудобней на нарах.

— А тем, что крестьянин твой — это мелкая буржуазия. У него есть собственность на средства производства, и он может нанять работника, то есть сам стать эксплуататором. А у рабочего ничего нет, кроме его рук, он только трудом живет, поэтому он — единственный до конца революционный класс.