Читать книгу "Тайны мозга. Почему мы во все верим - Майкл Шермер"

Если наука так успешно объясняет природу, что нам незачем ссылаться на божества как причину таких удивительных явлений, как ДНК, почему же тогда Фрэнсис Коллинз верит в Бога? И в самом деле, зачем вера в Бога ученому или любому мыслящему человеку? На этот вопрос можно дать два ответа: интеллектуальный и эмоциональный. В интеллектуальном отношении Коллинз строго следует примеру своих коллег-ученых, когда речь заходит об объяснении всего в мире законами природы – с двумя исключениями (по поэтическому определению Иммануила Канта): звездного неба над головой и нравственного закона внутри нас.[14] Здесь, в сфере космического происхождения законов природы и эволюционных истоков нравственности, Коллинз стоит на осыпающемся краю пропасти. Вместо того чтобы и дальше развивать науку, он совершает «рывок веры». Почему?

Один из основных прогностических факторов для религиозных убеждений какого-либо человека – вера его родителей и религиозное окружение в семье. Однако в случае Фрэнсиса Коллинза это правило не действует: его родители, светские и свободомыслящие выпускники Йеля, обучали своих четырех сыновей (Коллинз – младший из них) на дому до шестого класса и никогда не поощряли мысли о религии, но и не порицали за них. После динамического влияния родителей, братьев-сестер и других родственников в формировании убеждений важную роль играют сверстники и учителя, и во время учебы в средних классах школы Коллинзу встретился увлеченный своим делом учитель химии. Тогда-то Коллинз и решил, что естественные науки – его призвание. Поскольку скептическое отношение к религии считалось неотъемлемой составляющей научного склада ума, Коллинз по умолчанию обратился к агностицизму, но не после тщательного анализа доводов и свидетельств, а «скорее по принципу «не знаю и знать не хочу». Вычитанные в биографии Эйнштейна сведения о том, как великий ученый отрицал олицетворенного Бога Авраамова, «только подкрепили мой вывод, что ни один мыслящий ученый не в состоянии всерьез принимать во внимание возможность существования Бога, не совершая при этом нечто вроде интеллектуального самоубийства. И я постепенно совершил переход от агностицизма к атеизму. Не испытывая никаких негативных эмоций, я оспаривал духовные убеждения каждого, кто упоминал о них в моем присутствии, и отметал подобные взгляды как сентиментальные и устаревшие суеверия».[15]

Вера родителей и окружение в семье – один из основных факторов формирования религиозного будущего человека.

Интеллектуальное строение, которое он возвел на скептическом конце спектра, постепенно было расшатано эмоциональным опытом, полученным в роли студента-медика и стажера, ошеломленного болью и страданиями пациентов, потрясенного тем, как успешно служила им вера в час испытаний. «Сидя у постели этих добрых жителей Северной Каролины и беседуя с ними, я до глубины души поражался духовной стороне испытаний, через которые многие из них прошли. Я повидал множество людей, которым вера придала непоколебимую уверенность в достижении высшего покоя, если не в этом мире, то в другом, несмотря на ужасающие страдания, которых многие из них ничем не заслужили. Если вера и служила им психологическим «костылем», сделал вывод я, то на редкость прочным. Если же вера – не что иное как тонкий налет культурных традиций, почему тогда эти люди не потрясали кулаками, обращаясь к Богу, и не требовали, чтобы их друзья и родные прекратили всякие разговоры о любящей и благожелательной высшей силе?»

Вопрос уместный, как и тот, что задала ему женщина, страдающая тяжелой и неизлечимой стенокардией, «Во что именно о Боге он верил?» В тот момент скептицизм Коллинза отступил перед вдумчивой впечатлительностью: «Я почувствовал, как краснею, пока, запинаясь, выговаривал: «Я и сам точно не знаю». Явное удивление собеседницы со всей очевидностью высветило ситуацию, которой я избегал почти все свои двадцать шесть лет: я действительно никогда всерьез не задумывался о доказательствах в пользу веры и против нее».

Семейное окружение Коллинза, его воспитание и образование привели его к скептическому отношению к религии, эту позицию усилили занятия точными науками и общение с другими скептически настроенными учеными. Но теперь эмоциональный триггер заставил его встрепенуться и вновь исследовать доказательства и доводы в пользу религиозных убеждений, но уже с другой точки зрения. «Внезапно все собственные аргументы показались мне на редкость неубедительными, и у меня возникло ощущение, будто под моими ногами трескается лед, – вспоминал Коллинз. – Это осознание ужаснуло меня. Если впредь я не мог рассчитывать на прочность своей атеистической позиции, значит, мне предстояло взять на себя ответственность за поступки, которые я предпочел бы оставить без внимания? Должен ли я отвечать за кого-нибудь, кроме самого себя? Теперь этот вопрос стал слишком остро, игнорировать его было уже невозможно».

В этот решающий момент, на интеллектуальной «точке перегиба», по достижении которой эмоциональный триггер способен спровоцировать стремительное движение по другому пути, Коллинз обратился к впечатляющим произведениям К. С. Льюиса, который сам пережил состояние потери и обретения. Дверь, ведущая к вере, приоткрылась, слова Льюиса нашли отзвук в душе Коллинза и непреклонно повлекли его к эмоциональной готовности, в состоянии которой замерзший водопад закрыл дверь, ведущую к скептицизму. «Долгое время я дрожал на самом краю этой зияющей пропасти. И наконец, понимая, что бежать некуда, прыгнул».

* * *

Что это был за прыжок?

Разумеется, он внушал страх, иначе я бы не откладывал его так долго. Но когда я наконец совершил его, то испытал ощущение умиротворенности и облегчения. Я жил в напряжении, считая, что уже достиг уверенности в правильности своих убеждений, и вместе с тем понимая, что эта ситуация не может оставаться неизменной до конца моих дней. Мне предстояло либо отрицать это, либо двигаться вперед. Идти вперед было страшно, назад – безответственно с интеллектуальной точки зрения. Но и ненадежная середина не годилась для того, чтобы надолго задерживаться на ней.

Слушая вас, я задумался о том, что если бы вы родились в другое время или в другом месте, ваш рывок веры мог бы оказаться совсем другим, в рамках иной религии, значит, в вере всегда должен присутствовать некий культурно-исторический компонент.