Читать книгу "С бомбой в постели - Михаил Любимов"

— Но это ведь может быть обострение грыжи. никто ведь толком не знает, где растет у вас грыжа. — упорствовал Червоненко.

— Вы полагаете, что грыжа может быть на голове? — обреченно улыбнулся Переверзев. — Но ладно! Я всегда хорошо относился к КГБ, и, поскольку это важное партийное дело, я согласен. — и подумал про себя, что лучше не вступать в конфликт с мерзкой организацией: настучат и уберут.

— Тогда по рукам! — взбодрился Червоненко и двумя руками затряс правую руку партийного секретаря, словно поздравлял его с победой на футбольном поле.

Все прошедшие дни Дженкинс лично докладывал шефу ход дела Воробьева и меры против его незаконного вывоза из Англии. Под контроль были взяты и посольство, и все советские суда, и поезда, и, естественно, «Аэрофлот», находившийся под особым подозрением.

Дженкинс прибыл в Хитроу за два часа до отлета самолета «Аэрофлота», полыхая своей легендарной трубкой. Прошедшая ночь выдалась отвратительной: приснилось, что он возвращается от любовницы, заимевшей от него ребенка, тихо крадется по Пикадилли, сжимая в руке пластиковый пакет с постельным бельем. Причем пакет прозрачный, на простынях видны непристойные пятна, все прохожие пялят на него глаза, а Дженкинс пытается спрятать пакет под пиджак, хотя это почему-то не удается, краснеет от стыда, хочет свернуть в боковые улицы, но какая-то неведомая сила крепко держит и не отпускает его. Сон был тем более дурацким, что Дженкинс никогда не изменял своей жене, никогда не имел любовницы и, уж конечно, не бегал на свидания с ней со своим постельным бельем.

С утра наружное наблюдение доложило, что в Хитроу движется русский «рафик» с человеком, обмотанным бинтами, — такого аврала в МИ-5 никогда не видели. К моменту приезда шефа в аэропорт там уже собрался почти весь русский отдел, серьезно усиленный полицейскими из Скотленд-Ярда, — оставалось проинспектировать войска, уточнить задачи и оценить постоянно менявшуюся обстановку.

— Новая информация, сэр: Ирина Воробьева собирает вещи и собирается выехать в Тилбури вместе с мужем, — доложил Джордж.

— Откуда информация?

— От «жучков» у них на квартире.

— Русские знают об этих «жучках»?

— Они могут догадаться, зная, что Воробьев у нас в разработке.

— Пошлите к их дому две машины слежки, и пусть они откровенно следят за домом. пусть кто-нибудь зайдет и попросит Игоря. Сделаем вид, что мы клюнули. Если это правда, то не составит большого труда заблокировать машину с Воробьевым на пути в Тилбури.

— Началась посадка, сэр!

Казалось, что тайных агентов больше, чем пассажиров, ими кишел весь аэропорт, особенно у регистрационных стоек, у таможни и на пограничном контроле. К зданию подкатил «рафик», двое парней с военной выправкой вытянули оттуда носилки с перебинтованным больным и направились прямо на пограничный контроль, отправив третьего зарегистрировать билет. У Джорджа загорелись глаза, он радостно посмотрел на шефа, тот подмигнул ему и почесал ухо, что было знаком для Джеймса Барри, стоявшего в бульдожьей стойке вместе с другими коллегами.

Пурников, которому, как самому трезвому в посольстве человеку, доверили сопровождать Переверзева, протянул его паспорт.

— Советник Переверзев? — Джеймс удивленно поднял бровь. — Что с ним?

— Он упал и разбил голову, — ответил русский.

— Вам придется разбинтовать его.

— Но он болен. у него дипломатический иммунитет! — искренне возмутился Пурников, который не сомневался в истинности травм секретаря парторганизации.

— Мы должны идентифицировать личность! — упорствовал Барри.

— И вы хотите оголить его раны?! — вскричал Пурников, до глубины души пораженный хамством англичан, от волнения он даже начал заикаться и заслонил грудью больного. Жаркий спор продолжался, русские упорствовали, и дело чуть не дошло до драки, когда Джеймс оттолкнул первого секретаря и попытался лично разбинтовать больного.

Тем временем к самолету подкатила машина с дипломатической почтой, откуда был извлечен крупногабаритный ящик. Ругань на контроле продолжалась, стороны уже отталкивали друг друга, и, если бы сам страдавший от унижения Переверзев не поднял руку и не начал разматывать себе голову, произошла бы стычка. Когда Джордж увидел перед собою унылую физиономию партийного секретаря, у него отпала челюсть. В растерянности он повернул голову и увидел, что из советской машины с дипломатическим номером, подкатившей прямо к самолету, выгрузили большой ящик.

— За мной! — заорал он, бросаясь в последний и решительный. Все за мной! — и целая орава ринулась к самолету и преградила восхождение по трапу.

Разбираться в дипломатических тонкостях уже не было времени, дипкурьеры, естественно, решительно отказались открыть и показать ящик, англичане сдаваться не собирались, началось яростное мордобитие, подкрепленное вмешательством летчиков. Исход боя решило явное численное превосходство англичан и неуверенность русских, боявшихся полностью разрушить англо-советские отношения.

Тенин, бледный как смерть, наблюдал, как завернули руки Червоненко (трусливый на ковре у начальства, он показывал чудеса храбрости), раскрыли ящик и извлекли оттуда дрожавшего Воробьева, который оказался в нормальной форме, хотя перед отъездом ему вкололи изрядную дозу снотворного. Дженкинс, попыхивавший трубкой недалеко от Тенина и тоже переживавший этот матч, с тонкой улыбкой на устах посмотрел на резидента, и взгляды их встретились, — они прекрасно знали друг друга, хотя никогда лично не встречались.

Взяв свою добычу под руки, англичане доволокли Воробьева до машины и тут же перекрыли движение с помощью полиции. Затем целая кавалькада со звуковыми и световыми сигналами победно полетела в сторону Лондона. Дженкинс и Джордж Листер ехали в одной машине, оба находились в превосходном настроении и сыпали шутками, посмеиваясь над глупостью русских.

— Английская пехота всегда отличалась упорством, это еще Фридрих Энгельс писал! — резюмировал итоги борьбы Дженкинс, блеснув своими университетскими познаниями в марксизме.

Первый допрос Воробьева проводил лично шеф русского отдела у себя в кабинете, держался он уверенно и сиял, словно неаполитанское солнце, приготовившись к благодарностям русского за вызволение из когтей КГБ.

Воробьев еще не оправился после всех потрясений, движения у него были замедленными, как у больного, только что вставшего с постели, и говорил он так, словно ему только что ухнули по голове мешком.

— Господин Воробьев, вы находитесь сейчас под покровительством Скотленд-Ярда (конспирация в МИ-5 всегда была на грани фантастики) и под опекой правительства ее величества. Если вы хотите получить политическое убежище, то мы можем уже сейчас приступить к оформлению некоторых бумаг. Мы рассчитываем на ваше сотрудничество и с удовольствием поможем вам с новой работой, — вещал Дженкинс торжественно и прочувственно.

Воробьев, выслушав эту тираду, поморгал глазами, с трудом переваривая информацию. Наступила неловкая пауза, и Дженкинс даже подумал, что неплохо повторить речь в более доступной для русского форме, более отчетливо выговаривая каждое слово.