Читать книгу "Новак Джокович. Герой тенниса и лицо Сербии - Крис Бауэрс"

Через несколько месяцев поползли слухи о мальчике, на которого стоит посмотреть. Отчасти распространению слухов способствовал он сам. В возрасте семи лет Новака пригласили в передачу национального телевидения, где одни дети брали интервью у других: в бейсболке, повернутой козырьком на затылок, Джокович держался весьма самоуверенно и сообщил, что ему пророчат славу первой ракетки мира. Клип этой передачи до сих пор можно найти в Интернете, и даже те, кто не понимает по-сербски, наверняка заметят, что Джокович буквально излучает уверенность – однако это уверенность семилетнего ребенка, в которой нет и тени высокомерия; он всего лишь максимально откровенно отвечает на вопросы. «Когда мне было семь или восемь лет, я говорил, что буду первым теннисистом мира, – рассказывал Джокович в интервью американскому телеканалу CBS в 2012 г., – и большинство людей смеялись надо мной. Наша страна тогда переживала критический период, и казалось, что вероятность этого – не выше одного процента». Однако он верил, что справится, и даже разыграл сцену величайшего личного триумфа, которому предстояло свершиться почти двадцать лет спустя: поднял над головой дешевую пластмассовую вазочку, словно выигранный кубок. При этом он чуть ли не впервые в жизни заговорил по-английски: «Привет, я Новак Джокович, чемпион „Уимблдона“».

Ранние успехи юного Новака заметил Душан Вемич – человек, который позднее стал его товарищем по команде на Кубке Дэвиса и одним из его тренеров. Вемич был на одиннадцать лет старше Новака и входил в молодежную сборную белградского «Партизана». Однажды он тренировался по соседству с кортом, на котором Генчич занималась с семилетним Джоковичем. «Даже на том этапе он в каком-то смысле был почти самостоятельным, – вспоминает Вемич. – Было видно, что он похож на детей, одаренных в разных областях – в математике, музыке, – которых можно увидеть по телевизору: они похожи на маленьких профессоров. Вот и он был таким ребенком: очень умным, красноречивым, с ясной головой, полной отличных мыслей. В нем было что-то, что давало ему возможность проявить себя в разных ситуациях. Чем труднее положение, тем лучше он с ним справлялся. Потом, став профессионалом, он раз за разом доказывал это».

Несмотря на то, что Джокович проводил три четверти года в Белграде, своей теннисной базой он считал Копаоник. Летом он играл на трех хард-кортах, а зимой, когда эти корты засыпал снег, пользовался спортивным залом при «Гранд-отеле», построенном в 1980-х гг. Этот зал по размерам соответствовал теннисному корту. В Белграде корты имели грунтовое покрытие, в итоге Джокович играл на кортах с твердым и грунтовым покрытием, а также на крытом корте, то есть получал всестороннее теннисное образование. Однако речь шла не только о теннисе: Генчич хотела, чтобы в ее лагерях все мальчики и девочки общались друг с другом. В итоге возникло большое молодежное сообщество с типичными для него дружбами и конфликтами. В двадцать с небольшим лет, предаваясь воспоминаниям вместе с Генчич, Джокович сказал ей: «Знаешь, Еца, Копаоник – моя гора Олимп».

Джокович называет Генчич своей «теннисной мамой», и поскольку она тренировала его с пяти до двенадцати лет, то, несомненно, успела обучить его основам тенниса. Но сама она считала, что этим ее роль не исчерпывается.

Генчич можно было бы назвать «инструктором по индивидуальному развитию» Джоковича, поскольку она готовила его к различным аспектам жизни, зная, что ему предстоит с ними столкнуться. Генчич учила подопечного, как вести себя за столом. Она понимала, что он вырос в семье, которая сводила концы с концами, не более того, а в роли теннисиста высшего уровня ему придется садиться за стол, где каждому полагается не только один нож, одна вилка и один бокал. Поэтому Генчич объясняла, из каких бокалов принято пить аперитив, из каких – белое вино, шампанское и т. п.

Помня о традициях их патриархальной семьи и о том, что она, женщина, пришла в эту семью прививать старшему сыну нечто непривычное для них, Генчич знакомила мальчика с правилами поведения за столом и тому подобными вещами, только когда они оставались один на один. Джокович лишь однажды спросил, зачем она рассказывает ему об этикете.

«Каждый день, начиная со второго дня нашего знакомства, я твердила ему: „Ты будешь лучшим в мире“. Я говорила, что мы должны работать и верить друг другу. Если чего-то не понимаешь – спроси меня. Если тебе кажется, что ты недоработал, – доработай. Я говорила его родителям: „Не давите на своего сына, он должен быть личностью. Мотивация должна исходить от него“. Но все это произносилось в приватной обстановке, поэтому Новак не слышал, что я говорила его родителям, а его родители не слышали, что я говорила ему».

Генчич всерьез увлекалась музыкой, литературой и общим образованием. Однажды она сказала Джоковичу, что любит классическую музыку и в минуты усталости ложится и слушает ее. Потом она предложила ему попробовать тоже, и познакомила его с некоторыми классическими произведениями. Она рассказывала:

«Я всегда объясняла ему, кто композитор, что это – барокко или романтизм, кто такой Бетховен и т. п. Мы выбирали, что послушать, в зависимости от степени его утомленности и его интереса. Когда Новак сильно уставал, мы слушали фортепианную музыку Шопена, Дебюсси, Грига, под которую можно медленно расслабляться. Поскольку наши рабочие дни обычно заканчивались неподалеку от моего дома, я очень часто играла ему на пианино. Поначалу я по его глазам видела, что он предпочитает хэви-метал и тому подобное, но я сказала, что он должен научиться слушать и классику. Рок и хэви-метал он слушал в течение получаса перед сном, потом он стал слушать и то и другое. Я никогда не говорила ему: „Этого делать нельзя“. Ужасно так говорить подростку.

Однажды днем, когда Новаку было лет семь, я страшно устала, возможно, была слегка подавлена и искала, какую музыку послушать. Мне нравится яркая оркестровая музыка, поэтому я включила увертюру „1812 год“ – для себя. А потом заметила, что Новак тоже слушает, и немного прибавила громкость. Вдруг он сказал: „Еца, у меня мурашки по коже“. Так внимательно он слушал. Я сказала ему: „Так, Новак, сейчас я объясню тебе кое-что очень важное. Во время матча ты можешь оказаться в одной из двух ситуаций. Одна из них – в твою пользу, когда ты близок к победе, тебя отделяют от нее один или два очка, и ты чувствуешь, как по телу бегут мурашки. В такой ситуации спокойно заканчивай матч, не возбуждайся, сохраняй спокойствие. Но ты можешь оказаться и в нескольких очках от поражения, и вот тогда вспомни эту музыку и свои ощущения – ты почувствуешь прилив адреналина, и тогда вполне можешь выиграть“. Думаю, этот урок стал важным для его психологической устойчивости».

Генчич не только поощряла чтение стихов – особенно сербских и русских поэтов, – но и убедила Джоковича заняться изучением по меньшей мере двух иностранных языков. Английский был очевидным выбором, а в качестве второго языка Джокович выбрал немецкий, который пригодился ему, когда в двенадцатилетнем возрасте он начал ездить в Мюнхен.

И наконец, Генчич рассказала своему подопечному историю о Николе Тесле. Для большинства туристов Тесла – просто название международного аэропорта в Белграде. Однако человек, в честь которого его назвали, был выдающейся, хоть и несколько эксцентричной фигурой в истории науки. Серб, эмигрировавший в Америку, Тесла считается «отцом» переменного тока. Некоторые приписывают ему научные исследования, лежащие в основе крупных открытий, сделанных Эдисоном, Маркони и другими. Генчич много знала про Теслу и однажды нашла посвященную ему статью в газете, где существовала хорошая рубрика о культуре, предназначенная для детей. В то время, в семь с половиной лет, Джокович заинтересовался и начал расспрашивать Генчич о Тесле. Она ответила: «В чем заключался первый принцип Николы Теслы? – В визуализации. Сначала он мысленно представлял себе новую идею, затем излагал ее на бумаге и, наконец, пытался осуществить». Джокович все понял, и только один раз уточнил, что такое «визуализация»: «Как думаешь, мы увидим будущее, которое еще не наступило?» В то время ему было семь лет.