Читать книгу "Зло - Ян Гийу"

Директор сидел за своим письменным столом, внизу шевелилась овчарка, а за спиной у него вытянулся Козёл. Эрик четко и ясно поздоровался с директором, сдержанно поклонился Козлу и, заложив руки за спину, слегка расставил ноги. Такая позиция, считал он, трудно преодолима для взрослого человека, если он намерен драться. Попробуй, например, дать пощёчину юнцу, который всем своим видом выражает доверие.

«Ты осознаёшь, чем все это может кончиться?» — начал директор.

«Да, директор, — ответил Эрик. — Я полностью отдаю себе отчёт, что в связи с данным инцидентом мне могут снизить отметку по поведению».

«Ну-у и какие выводы тут напрашиваются?»

«Во-первых, если вести себя плохо в отношении учителя, а я, несомненно, так и поступал, какие-то репрессии неизбежны. Во-вторых, время от времени могут, к сожалению, возникать ситуации, когда просто нет выбора».

«Сколько тебе лет, Эрик?»

«Четырнадцать. Четырнадцать с половиной».

Директор сидел молча, уткнув взгляд в поверхность письменного стола, и тёр рукою лоб. Для Эрика осталось тайной, что он думал или чувствовал.

«Ага, — продолжил он спустя немного, — я полагаю, что для начала ты должен извиниться перед учителем Торсоном. Потому что, я думаю, ты уважаешь своего учителя?»

«Нет, директор, не уважаю».

Директор поднял глаза. Он изменился в лице, и жилки на висках, казалось, набухли. Но его голос всё ещё оставался спокойным, когда он продолжил:

«Либо ты возьмёшь свои слова назад, либо объяснишься как следует. И берегись, если у тебя не найдётся приличных аргументов».

«Я предпочитаю объясниться. Говорить об уважении к „учителю“ бессмысленно, потому что это только звание. Стало быть, речь идёт об уважении к человеку, носящему это звание, а в данном случае оно у меня отсутствует. Учитель Торсон считает, что может вколотить в каждого из нас свою дисциплину при помощи линеек и указок. Это не метод обучения музыке. Если он извинится передо мной, я смогу извиниться перед ним, но не иначе».

Директор буквально взвился. Забегав по кабинету, он был великолепен в гневе своем, метал громы и молнии, подобно Зевсу. Из потока обвинений Эрик понял только, что четырнадцатилетний мальчишка вроде него, неспособный заработать себе даже на сладости, не имеет права говорить об уважении или неуважении.

В разгар монолога директор повернулся к Козлу и произнес нечто, и, когда смущённый преподаватель, крадучись, обходными путями, покинул театр военных действий, буря разыгралась с новой силой. Правду говоря, Эрик так и не вник в содержание ора, поскольку сосредоточился на том, чтобы стоять с максимальным спокойствием, не раскачиваясь, не сводя с исполнителя широко открытых глаз, упаси бог, не хихикнуть нервно и так далее. В конце концов, ураган сменился бризом и далее штилем. Громовержец же, прекратив наматывать круги по территории кабинета, отвалился в начальственное кресло.

«Ну, — сказал он и потёр лоб. — Тебе таки будет снижена оценка по поведению. И я хотел бы предупредить: не попадайся ко мне по аналогичной причине ещё раз, понятно?»

«Да, директор, понятно».

«Тогда можешь идти, негодный мальчишка».

«Спасибо и до свиданья, директор».

Когда Эрик взялся за ручку двери, он вдруг услышал:

«Да, вот что еще… Раз уж ты свое получил, то знай, что обладаешь также и хорошими качествами. Наверное, от Бога. У тебя явный талант оратора, и ты смелый. Сохрани это и не порти себе жизнь. Всё, можешь идти».

Но директор, по мнению Эрика, сильно ошибался. Разве, например, «талант оратора» — дар Божий? Нет, это просто один из многих способов защиты. Да и о смелости, наверное, стоит говорить, когда человек идёт балансируя по коньку школьной крыши на высоте 25 метров. И разве можно назвать смелой атакующую мышь, загнанную котом в угол? Все это просто самооборона.

Легче было разобраться с уважением к учителям. Козёл дрался и получал ад у себя на уроках. Учитель физики и математики Окунь распускал руки, и Эрик превращал его часы в хаос. До тех пор, пока Окунь не пришёл к радикальному решению: начинать урок словами «Добрый день, мальчики! Все садитесь, а Эрик выйди в коридор!» И совсем иное дело Торт, учитель истории. Щуплый доцент на пенсии превращал класс в поле битвы или место действия различных авантюристов. Он мог с указкой вместо меча («короткого римского меча»), по-сле того как указка «в пылу битвы» ломалась им через колено, или линейкой вместо щита запрыгнуть на кафедру, показывая, как македонская фаланга шла в атаку. Это когда Александр Великий завоёвывал мир. Торту и в голову не пришло бы как-то физически наказать мальчика, тем более ударить. Ученик, додумавшийся сорвать его урок, получил бы трёпку от товарищей уже на ближайшей перемене.

Или учительница английского языка Анна. Ей-то вроде не на что было рассчитывать перед двадцати пятью парнями, большинству из которых она уступала в росте. Маленькая дама с сумочкой и маской на лице в те дни, когда она боялась стать разносчиком заразы. Но не приведи Бог, если во время ее монологов вдруг слышался чей-то шепоток. Тогда она прерывала изложение материала и переключалась на необходимость уважения к знаниям и работе. Вроде бы обычная тематика, но искренность и серьезность действовали на учеников почти гипнотически. И, признать должно, класс принимал ее доводы. Или учитель биологии и географии Борец Ивар (он на самом деле боролся в молодости), никогда не поднимавший руку на кого-либо из мальчиков. Его предметы изучались с интересом, даже удовольствием. Чего не скажешь о преподавательнице шведского языка, прозванной Малышка. Та имела привычку таскать за волосы или дёргать за ухо при неверном ответе на её идиотские вопросы о пунктуации.

Хотя, с другой стороны, вряд ли все упиралось в деление учителей на «дерется — не дерется». Возможно, дело было в самом Эрике, для которого демонстрация силы всегда ассоциировалась с деяниями папаши. Он ведь почти инстинктивно поднимал шум на уроках любителей телесных наказаний в любой форме. А уж члены шайки и те, кто им симпатизировал или просто боялся, конечно, оказывали ему поддержку.

Во всем этом Эрик не умел разобраться самостоятельно. Да ведь не умели и учителя, встречаясь для бурного подведения итогов на педсовете. Там одна половина собрания оценивала Эрика словами типа «мягкий», «добрый», «на редкость одаренный», а вторая — «злобный выродок», «бандитские наклонности», «недостоин обучаться в нашем заведении», «верное место для него — исправительная колония, на худой конец автошкола». Сам-то он полагал, что, собственно, правы и те и другие.

И все-таки, считал он, необходимо давать сдачи тем, кто беспричинно задирается. Являясь вожаком шайки, он и нёс ответственность за противодействия. Кто бы, кроме него, щёлкнул по носу Козла? Да никто!

Неужели под нажимом далеко не всегда справедливых обвинений он покинет шайку, оставит её ради школьных успехов? Ведь только там обретаются его друзья. Хотя, кто знает, может, они просто боятся его. Или нуждаются в лидере, способном принимать решения. Но разве можно распоряжаться другими, будучи в разладе с самим собой?