Читать книгу "Ты, я и Гийом - Диана Машкова"

– Как?! – застыла я, надув губы. – Все это без меня? Нет, ну так нечестно – когда я рядом с утра до вечера, она делает вид, что умеет только переворачиваться и дрыгать ножками, а стоило уехать, и все – научилась и это, и то. Обидно, черт возьми!

– Да ладно тебе, – Слава с облегчением вздохнул – видимо, дошло наконец, что вернулась жена, и теперь все детские вопросы перешли обратно в ее компетенцию. – Поехали быстрей домой. Твоя мама уже просто рвет и мечет. Каждую секунду новую претензию выдает.

Старый наш «жигуленок», прежде чем завестись, долго размышлял на тему: «Оно мне надо?» – и потому добрых пять минут мотал нервы моему и без того весьма вспыльчивому супругу. Но потом все-таки сдался, и мы поехали. После московских масштабов и бросающейся в глаза роскоши дома родного города казались маленькими, улицы – грязными, машины – старыми, а люди – однообразно бедными. Никаких ярких пятен. Никаких перемен. Все прохожие сливались в единую серо-черную массу. Хорошо бы совсем на это не смотреть. Только кремль, как всегда, радовал благородной белизной и несколько примирял с действительностью. По дороге я говорила не закрывая рта. Меня словно прорвало – хотелось тут же, сию секунду, поделиться впечатлениями, событиями: до этой поездки я никуда не выезжала года три, не меньше. Тормоза не срабатывали – я выложила Славе все. И про Аполлинера, и про Гуринсона, и про Черемеза, и про много чего еще. Ума хватило смолчать только о том, что я провела ночь в квартире практически незнакомого молодого человека. Это было бы слишком опасным испытанием и для Славиных расшатанных тяжелой жизнью нервов, и для моего физического здоровья. Но язык чесался невероятно!

Надо сказать, со Славой мы поженились по большой – и в степени наивности, и в степени нетерпения – любви. Причем только с моей стороны. Славик честно отбивался, как мог. Первый раз я уговорила его подать заявление в загс, когда мне только-только исполнилось семнадцать. Но мальчик мой обманул – в назначенный день на регистрацию брака не пришел. Так что у меня была полноценная и довольно неприятная возможность ощутить себя брошенной невестой. Но я – упорная – не сдалась. Второй раз я потащила его в это заведение через год – и, к собственному изумлению, доволокла. Мы стали мужем и женой. Но (видимо, так бывает), получив желаемое, которое оказалось на поверку совсем не тем, что ожидалось, я уже примерно через год потеряла к мужу всякий интерес. А у Славы этого интереса не наблюдалось с самого начала. Нам бы тогда же, сразу, развестись, но тут супруг мой встал на дыбы: думаю, не хотелось ему возвращаться из моей квартиры обратно к родителям. Так привольней.

Я скандалила. Он истерил. Мог даже руку поднять. Бог его знает, как при таком раскладе я умудрилась забеременеть. Но факт остается фактом. Теперь нас сплотил ребенок, но только в пределах «братских» отношений.

Катенька – единственная и любимая причина нашего «братства» – стояла в своей кроватке, держалась за деревянные перекладины и раскачивалась из стороны в сторону, радостно улыбаясь прекрасным беззубым ротиком. Вид она имела весьма и весьма довольный. Я бросилась к ней со всех ног, схватила на руки, зацеловала и стала нахваливать – какая Катенька умница, как она подросла, чему только не научилась. Катя сидела на моих коленях с загадочным и хитрющим выражением лица – явно что-то замышляла: дочурка чуть ли не с первых месяцев понимала, когда ее хвалят, и пользовалась моментом нещадно, позволяя себе в период благосклонности взрослых разные шалости. Зато мама моя – вероятно, чтобы нейтрализовать слишком уж бурную нашу радость, – сновала вокруг мрачной тенью, собирала по квартире свои вещи и ворчала себе под нос что-то типа: «Детей должны воспитывать родители, а у бабушек нет ни сил, ни здоровья». Поскольку мы с Катей были заняты друг другом – дочка успела намочить собственные колготы и мои брюки, – а Слава, воспользовавшись ситуацией, куда-то пропал, мама обиженно хлопнула дверью, крикнув на прощанье: «Хоть бы спасибо сказали, неблагодарные!» – и ушла. Мне стало стыдно. Мама моя умела сделать так, чтобы я чувствовала себя эгоисткой, сволочью и вообще существом, не достойным жизни на земле. Я подумала, что нужно бы маму догнать, извиниться, поблагодарить ее за две недели самопожертвования, но тут же представила, как услышу в ответ: «Не надо мне ваших благодарностей, относились бы по-человечески», и делать все это моментально расхотелось. В чем была наша «нечеловечность», почему безгранично любимая Катенька вызывала столько отрицательных эмоций, стоило оставить их с бабушкой наедине дольше, чем на несколько часов, я объяснить себе не могла. Точнее, не так: могла, но не хотела. «Перемелется, – подумала я, как всегда, скрываясь от неприятных мыслей где-то глубоко внутри себя, – мука будет».

Не прошло и часа с момента возвращения домой, как Москва уже казалась мне сказочным сном, чем-то далеким и невероятным. Словно мне только почудилось, будто я перемещалась в другой мир, в иное пространство, в рай, где можно с утра до позднего вечера пропадать среди строк, грезить литературой и жить Гийомом Аполлинером. За сорок минут Катеньке пришлось раз пять менять колготки (может, мама специально споила ей суточную норму воды?), и, пока я замачивала в тазике результаты диверсии, неугомонный детеныш умудрился подползти к полке с дисками и кассетами и выпотрошить ее подчистую. Даже бумажные вкладыши из коробочек Катерина успела достать. На мои попытки вернуть все в состояние «как было» Катя ответила громким ревом. «Договариваться» было бесполезно, пришлось действовать путем обмена – я складываю все на место, а Катька получает телефонный аппарат. Десять минут я, скрипя зубами, слушала, как ребенок измывается над нашим единственным, видавшим виды стареньким телефоном – крутит диск, бросает трубку, топчет ее ножками и заставляет аппарат издавать какие-то невообразимые всхлипы. Порядок на полке скоро был восстановлен, теперь предстояло отвоевать телефон.

О том, что где-то есть другая, не замутненная бытом и ежесекундными проблемами жизнь я забыла быстро. Осталась только мутная зависть к тем, кому не приходилось полжизни тратить на хозяйство и воспитание младенцев. И напоминание о поездке в виде не разобранных с дороги сумок. Я даже не сообразила, полностью погрузившись в ликвидацию разрушений, что привезла дочке несколько простеньких игрушек и можно было бы отвлечь ее ими от телефона.

Поскольку мама моя план по уходу за ребенком перевыполнила на полгода вперед, муж за время отсутствия жены устал от дома и нуждался в свободе, мы с Катенькой оставались предоставлены сами себе практически круглые сутки. Все дела в университете, все вылазки и встречи пришлось отложить на неопределенное «потом». График был жесткий: утром горшок (для проформы, а через десять минут – мокрые штанишки), потом – завтрак (пачкаемся с ног до головы, снова – переодеться), затем – прогулка (стащить коляску и ребенка с третьего этажа – лифта в доме нет), после прогулки – готовим обед (я), разбираем квартиру на запчасти (Катя), обедаем и укладываемся спать (ура!!!). Катя спала днем два-три часа. Работать в полном бардаке мне не удавалось, поэтому первым пунктом значилась уборка квартиры, а уж потом – компьютер. За диссертацию я бралась с энтузиазмом – по два часа в день сидела за компьютером и в бешеном темпе, стараясь успеть хоть на полстранички больше, чем накануне, делала переводы привезенных из Москвы статей, отрывков из зарубежных исследований творчества Аполлинера, из оригинальных текстов. Я отбирала, печатала, систематизировала, компоновала, распределяла и исправляла.