Читать книгу "Прыг-скок-кувырок, или Мысли о свадьбе - Тара Сивик"

– А ты эти телефонные разговоры записала? Я бы их с удовольствием послушал, – говорит он и подмигивает, но тут же устремляет взгляд на дорогу: зажегся зеленый.

– Извини, – шучу я. – Но и у автоответчика батарейки тоже сели.

– А это, наверное, потому, – ехидно лыбится в ответ Картер, – что ты изо всех бытовых приборов в радиусе пяти миль батарейки повынимала, чтобы в свой телефон их вставить.

– Не надо ревновать из-за того, что телефон по будням проводит со мной больше времени, чем ты, – успокаивающе похлопала я его по руке.

– А я и не ревную. Просто пользуюсь своим Рукотворным ЛЭС[20].

Я вытаращила на него глаза и, запинаясь, выговорила:

– Твой ЛЭС-рукосуй не сравнится с моим… Беспроводным ВТеком[21].

О чем мы вообще болтаем сейчас, не умолкая? Есть ли предел, перевалив за который тихие порочные намеки будят лихо?

– А я знаю, что вы оба делаете, когда говорите по телефону, – бесстрастно возвещает с заднего сиденья Гэвин.

Ну, вы знаете: стоит вам соврать, а кому-то поймать вас на вранье, как все лицо обдает жаром и желудок подводит. Так вдесятеро хуже, когда твой же собственный, едрена-печь, малец обращается к тебе и при этом взглядом словно говорит: «И такой пшенкой вы меня провести хотите?»

– Эй, эй, ты это о чем, браток? – спрашивает Картер, нервно посмеиваясь.

Он смотрит на меня, а я – на него, и оба мы глядим на сидящего сзади Гэвина. Слава богу, останавливаемся на следующем красном светофоре. Не думаю, что в такой момент Картеру можно доверять вести машину. Говоря откровенно, не думаю, что и мне можно доверять в такой момент: вдруг возьму, открою дверцу да выпрыгну вон. ПРЫГ-СКОК-КУВЫРОК!

Сейчас мне придется в машине, по пути к дому своего отца рассказывать собственному сыну про птичек и пчелок. Я даже смысла не вижу в этом выражении – «про птичек и пчелок». Как оно поможет дать сыну верное понятие, что есть секс? Никто ж никогда не видел, чтоб голубь елозил по голубке или шмель вставлял пчеле. Всамделе-то говорить следовало бы «про коровок и лошадок». Вот только на днях мы проезжали мимо фермы, там одна корова залезла на другую, и Гэвин сказал: «О‑о‑о, смотри, мамочка! Та корова другую обнимает!» В таком случае мне объяснять было бы легко. Я могла бы использовать точную терминологию: «половой член», «сперма», «осеменение». На то она и ферма, едрена-печь. Эту самую бодягу видно куда ни глянь среди коз с козлами, свиней с боровами, петухов с курочками. Я могла бы кучу примеров сыну привести. С другой стороны, пришлось бы отвечать на извечный вопрос о том, что появилось прежде, курица или яйцо, а вопрос этот до сей поры у МЕНЯ в мозгу занозой сидит. Теперь мне придется придумать какую-нибудь аналогию, хоть как-то связанную с телефонами. «Сначала ты достаешь антенну, чтоб она стала подходящей и длинной, потом нажимаешь на нужные кнопки, чтобы другой телефон настроился на разговор…»

Этого я не могу. Я к такому не готова. Он еще слишком мал, чтобы знать про долгие междугородние звонки и во что обходится инициация отдаленного абонента.

– М‑а‑а‑а‑а‑м! Ты меня слышишь? Я сказал, что знаю, чем вы оба занимаетесь, когда звоните по телефону, – повторяет Гэвин.

Как же, давай-давай, повторяй. Ясно же: тебе сил нет как нужно убедиться, что мы вполне перепугались. В ДЕТЯХ СИДИТ ДЬЯВОЛ.

Может, если я просто не буду обращать внимание на происходящее, Гэвин и забудет об этом. Включив радио, я лихорадочно начинаю искать какую-нибудь знакомую песенку, слова которой сын мог бы поучить.

Ну почему в пять вечера на радио столько, едрена-печь, словесной болтовни?

– О‑о‑о‑о! Вот хорошая песня, Гэвин! Ты знаешь эту песню? – слишком уж восторженно спрашиваю я.

Начальные такты Кенни Джи[22]заполнили салон, Картер глядит на меня, будто я тронулась.

Мать твою, Кенни Джи! Не мог, что ли, хоть ОДНУ песню записать со словами? Майкл Болтон ничему тебя не научил[23]. Грандиозный пробел, Кенни. Грандиозный провал.

– Вы, ребят, – говорит Гэвин, – всегда дверь запираете, когда говорите по телефону.

Сукин ты сын, Кенни Джи! Всех усыпил – кроме моего сына. Всего-то на ОДНО ты только и годился, а теперь и это полетело к чертям.

– Вы, ребят, там целуетесь, угадал? – спрашивает Гэвин.

Я перестаю отбивать такт вслед за Кенни Джи и выключаю радио на своем мобильнике, заметив, что Картер по-прежнему смотрит на меня как-то странно. Будто в первый раз видит. А я пытаюсь отвлечь мысли Гэвина от осеменения и пчелок с, едрена-печь, голубями!

– ДА! – орет Картер. – Именно этим мы и занимаемся. Целуемся. И больше ничего. Только целуемся. Иногда мамочке с папочкой нужно запереть дверь, чтоб можно было целоваться. И… только целоваться. А что еще нам там делать, как не целоваться? Ха-ха! Мамочка с папочкой на дереве сидят, Ц‑Е‑Л‑У‑Ю‑Т…

Я хватаю его за руку и сжимаю ее, чтоб прекратил болтать, мы уже подъехали к дому отца. Гэвин отстегивает ремень у себя на сиденье, выкатывается из машины и стремглав летит к Папане: его внимание уже отвлечено. Отец подхватывает его на руки и приветствует нас возле машины, с заднего сиденья которой Картер достает пожитки сына, а я стою у открытой дверцы и вздыхаю с облегчением: половое просвещение нашего четырехлетка наконец-то закончилось.

– Слышь, Папаня! Мамочка с папочкой запирают свою дверь, чтоб целоваться можно было! – возбужденно сообщает Гэвин моему отцу.

Тот, по виду, слегка ошарашен и быстро меняет тему, уведомляя Гэвина:

– Мы с тобой будем сегодня вечером кино смотреть. «Гномео и Джульетта»[24].

Печально, но отвлечь Гэвина не в силах даже садовые гномы, которые покушаются на жизнь и задницы сладко спящего небольшого племени себе подобных. Уверена, что ничего похожего в детском фильме всамделе нет, но мне представляется, что есть. Садовые гномы, они такой страх наводят – до мурашек. Твердо убеждена, что они оживают после того, как ты ложишься в постель, и выползают, чтоб надругаться над тобой.