Читать книгу "Любовник №1, или Путешествие во Францию - Бенуа Дютертр"

Ехали мы долго, и я оценил запах толпы. Поездка на машине оказалась еще более тяжкой, во-первых, из-за пробок, а во-вторых, из-за того, что то и дело сворачиваешь не туда, хотя наши друзья обычно живут «прямо на окраине Парижа. В десяти минутах езды, вы сами увидите!» Эстель была за рулем (так обычно и бывает: я издаю журнал для таксистов, но прав у меня нет). За окном в зловещем свете фонарей мелькали унылые земельные участки, ограды парков, пустыри, торговые центры. Мы несколько раз оказались в тупике, развернулись и доехали до города. Мне начинала нравиться эта затянувшаяся езда, эти поиски, которые, кажется, ни к чему не приведут. Вдоль дороги мелькали офисы невзрачных фирм, построенные в форме ангаров, из одних и тех же железобетонных блоков. Ни архитектурного стиля, ни идеи, ни эстетизма, только жалкий вид механического человечества, перемещающегося на машинах, в которых таятся страсти, печали или мимолетное счастье, как сегодня мое.

Я не знал, что сказать Эстель, но это не важно, так как она говорила без умолку, размышляя о возможности жить у меня (или мне у нее) и вместе проводить отпуск. Но пока что рано говорить о нашем гражданском браке. Но почему бы не сожительство и перспектива иметь ребенка? От меня скорее всего родится девочка! Эстель расхохоталась.

— Я шучу! Если бы ты знал, что мне на это плевать. К тому же я слишком стара!

Поскольку мы застряли и встали около супермаркета «Мютан», она повернулась ко мне и нежно сказала:

— Главное, это ты…

Вновь испытывая жажду гармонии, как только что, когда мы пили «Кроненбург», я тоже повернулся в ее сторону и в свою очередь сказал:

— Главное, это ты…

Поцеловав меня в щеку, Эстель затронула профессиональную тему. Эстель считает меня талантливым журналистом, слишком умным для того, чтобы погрязнуть в рутине «Такси Стар». Она считает, что я должен войти в правление группы или открыть свою фирму. Мне приятно слышать столь лестные слова — ведь я знаю, что у меня больше нет куража для борьбы, что позволило бы подняться по социальной лестнице. Чтобы заработать денег, я предпочел бы снова попробовать себя в кино; осталось только найти необходимые средства на этот полнометражный фильм о себе самом.

После того как я в двух словах объяснил это Эстель, она замолчала. Нахмурившись, Эстель нажала на газ и бесцельно проехала несколько километров, после чего снова вернулась на развязку, которая вывела нас как раз к дому ее друзей. Наконец «ситроен-пикассо» въехал на богатый участок, неодеревенская архитектура которого и огромные лужайки говорили о том, что здесь живут управленцы высшего звена.

Образ жизни друзей Эстель отражал жизнь современной богемы. Она меня об этом предупредила, и скоро я сам в этом убедился. Муж — сорокалетний, в брюках из шотландки и в куртке для гольфа — встречал нас на пороге дома, освещенном оранжевым псевдогазовым факелом. Он показал, где поставить машину, успокаивая нас, что путь, который мы проделали, не был мучительным:

— Как видите, это недалеко. К тому же здесь мы как за городом, природа, птички!

Линия высокого напряжения нависала над безжизненным поселком, вклинившимся меж двух дорог, от которых шел постоянный гул. Эстель представила меня как директора ряда изданий. Глаза Поля загорелись, и он сказал:

— Отлично!

Эстель добавила, что, кроме того, я мечтатель и творческая натура. Поль еще больше вытаращил глаза за стеклами своих очков:

— Я очень рад. Знаешь, мы тоже немного богема! Можно на ты?

Пока он произносил эти слова, я разглядывал его округлившееся от обедов лицо и изрядно поредевшую шевелюру; промежуточный этап от студента-блондинчика к лысому управленцу. Но внезапно это течение времени стало казаться мне занятным, как всемирный закон, который выше нашего разумения.

Поль повел нас в свой богемный особнячок, украшенный гравюрами с изображением традиционных бретонских костюмов. В богемной гостиной напротив телевизора стоял диван, на стене в рамках висели репродукции афиш кинокомедий, на которых можно было узнать Фернанделя и Рамю. Его богемная супруга вышла из кухни, где она с любовью готовила какое-то блюдо, от которого пахло чесноком и томатами. Еще красивая толстеющая блондинка, Лора работает помощником менеджера в консалтинговой компании. Она, как и Эстель, обожает оперу, и обе женщины задаются вопросом, не поехать ли нам вскоре всем вместе на фестиваль в Экс-ан-Прованс. Тем временем ее муж увлекает меня в сад, чтобы посмотреть на реку: на вонючий черный ручей, отделяющий их участок от коммерческого центра «Мютан».

Раньше я бы нашел предлог, чтобы удрать. Но сегодня вечером ничто не может испортить мне настроения, даже неожиданное вторжение худосочной девицы тринадцати с половиной лет, которая, ни слова не говоря, заперлась в своей комнате и на полную громкость врубила диск с панк-роком. А также приход новых гостей, Маргарет и Тедди. Последний, в джинсах, в черной рубашке и с вечной сигарой во рту, был директором по рекламе нового спортивного канала и гвоздем этого вечера. По нему было видно, что он поддался на уговоры своей жены и приехал на этот ужин только ради нее.

Веря, что для меня это шанс, Эстель изо всех сил расхваливала мою персону, но Тедди едва смотрел на меня, и я никак не старался привлечь его внимание. Я скучал, прислушиваясь к фразам, которыми обменивались сидевшие за столом. Во время этой изумительной рыбалки в мой сачок попали некоторые слова: «жизненный уровень», «доход», «кредит», «богема»… Когда подали десерт, мне страшно хотелось спать, но я держался ради своей невесты, которая под столом держала меня за руку. Она защищает меня, и я успокаиваюсь. Сомневавшийся человек во мне умер. Потому что он не мог понять и оценить истинную, реальную красоту этого мира. Рядом с Эстель я чувствую себя юношей, который вновь открывает для себя жизнь.

4. Центр вселенной

Когда мне было пятнадцать лет, я жил в девственном лесу. Подвешенные к потолку в моей комнате бесчисленные побеги плюща ниспадали как плети лиан, сквозь которые пробивался зеленый свет. Листва скрывала предметы. В глубине мансарды стояло разобранное пианино. На полу в светлом деревянном ящике проигрыватель пятидесятых годов бороздил разрозненные пластинки — джазменов и довоенных композиторов, — найденные в подвалах и на семейных чердаках.

Мечтая в своем рукотворном лесу в самом центре Гавра — в большом холодном и ветреном городе, — я отдавал предпочтение бразильским пьесам Дариуса Мийо, особенно его балету, написанному в 1918 году, после приезда из Рио: «Человек и его желание». Мечтательной, неопределенной, растерянной музыке, которую я слушал под гигантскими деревьями. Среди этой фантастической растительности звучал хор или длинные соло ударных инструментов, угасавшие в тропической сырости. Остальное время я лежал на полу между двух колонок и слушал на фортиссимо пластинки «Лед Зеппелин». Вместо того чтобы разобрать проигрыватель и подключить к нему параллельно несколько колонок, я мысленно представлял себе стереофонический эффект, имитируя проигрыватели высокой точности воспроизведения звука моих товарищей.