Читать книгу "Бабье лето - Мария Метлицкая"

Конечно, многого было жалко, ну просто до слез: промелькнувшей, как мгновение, молодости, пробежавшей, как марафонец, жизни, казавшейся не очень справедливой… Вполне обоснованные претензии, кстати. Две-три юношеские влюбленности, закончившиеся, как и полагается, ничем. И дурацкий скороспелый брак – без любви, душевной связи, взаимопонимания, яркого секса. Просто по-дурацки, банально залетела на втором месяце непонятных, неопределенных отношений. Кино – кафе – койка. То, что не влюблена, – понимала четко, как и то, что аборт делать не будет ни за что, это просто не обсуждалось.

Аркадий выслушал ее страстный монолог («Рожу все равно, остальное твое личное дело – вопрос решенный») и, вздыхая, промямлил:

– А я, собственно, ни от чего не отказываюсь.

И они подали заявление. Анька, конечно же, яростно возмущалась:

– На черта тебе он нужен, никакой, зануда, брюзга, ты с ним чокнешься на второй день.

Аньке – пропагандисту пылкой и светлой любви – это было дико. Беременна? Ерунда! Есть мать и отец, не старые, в силе – помогут, никуда не денутся, главное, пережить первый шок. А этот брак обречен. Ну ладно, если тебя так волнуют приличия, выходи, черт с тобой, жри на свадьбе салат оливье, но сбегай от него не позже чем через год.

– Сбегу! – пообещала Стефа.

Как же, сбежала! С той самой невеселой и тихой свадьбы минуло тридцать лет – день в день, год в год.

Дурацкая ситуация порождает сам выход из дурацкой ситуации.

Как продержался их ненадежный брак столько долгих лет? – часто спрашивала она себя. И представьте, находила ответ: виной всему нерешительность, привычка, неспособность принять жесткое решение. Инна, нервная, неспокойная с первого дня своей жизни, совместно купленный кооператив, дачи, строившиеся родителями с той и с другой стороны. И еще какое-то дурацкое чувство вины. Перед всеми: дочкой, родителями, мужем, которого, как ей казалось, она обвела вокруг пальца, обманула, объегорила, соблюдая свой, корыстный интерес… В конце концов, за сделку с совестью тоже есть своя плата.

Иногда смотрела на Аньку, на ее головокружительные романы – как правило, опустошающие ее до дна. А она ничего. Отлежится, залижет раны – и опять туда же, в тот же омут.

Стефа бы так не смогла! Какие-то бездумные, безудержные качели – вверх-вниз. Вздыхала – видимо, каждому свое. В общем, смирилась безропотно, с голубиной кротостью. Так и жила.

С внуком, к счастью, обошлось – спустя две недели мальчик был дома. А она уже вовсю пахала – дурила БАДами народ. Жизнь покатилась своим чередом.

Он позвонил ей в самые суетливые дни перед Новым годом. Она куда-то бежала (как всегда, сумки, сумки, господи, каблук шатается, не забыть купить хлеба и сметаны к грибному супу, да, и еще в сберкассу – счет за телефон, ведь отключат, а кроме меня, это же никому не нужно).

Сначала не поняла.

– Кто-кто?

Паршивая связь, громко кричала дурацкое «алло-алло, не слышно, перезвоните».

Потом долго соображала, кто звонит:

– Как-как? Леонид? Какой Леонид? Простите, не помню. – Потом наконец въехала: – Да-да, конечно! Как же, как же! Извините, мне сейчас не совсем удобно говорить, спускаюсь в метро. Вы могли бы перезвонить? Завтра? Да, конечно, завтра. Нет, лучше в первой половине, часов в двенадцать. Не обижайтесь, ладно?

Плюхнувшись в метро на свободное (спасибо, господи) сиденье и отдышавшись, наконец, удивилась. Что ему надо? Вспомнил! И решила: делать нечего, наверное, с праздником поздравить. И забыла обо всем через десять минут.

А он объявился назавтра, ровно в двенадцать. Она была дома одна. Так, разговор ни о чем – дети, внуки, новогодние хлопоты. А потом совсем неожиданно:

– Слушайте, Стефа, а давайте с вами увидимся!

– Увидимся? – удивилась она. И непосредственно выпалила: – А зачем?

Он рассмеялся:

– Ну, просто пообщаемся, посидим в кафе. Вы любите суши?

– Наверное, – пробормотала она.

И они стали обсуждать место встречи.

– Только давайте не у памятников, глупо как-то в нашем возрасте. – А потом усмехнулась: – А вы вообще меня узнаете?

Ерунда какая-то! Она села в кресло и долго сидела, хотя дел было по горло. «Ерунда!» – повторила она. Нет, полная глупость. Надо сейчас же позвонить ему и отказаться, что-нибудь придумать. К чему это все? Полный бред.

Она набрала Анькин номер – потом посмотрела на часы и в испуге бросила трубку. «Господи, у нее сейчас глубокая ночь. Ладно, до завтра что-нибудь придумаю».

А ночью, когда бессонница, извечная спутница, опять начала ее крутить и выламывать, сказала себе: «Да черт с ним, пойду схожу, что, в конце концов, потеряю? Не девственность, точно. Просто проведу время».

Утром замотала свои богатые волосы в тяжелую, гладкую «ракушку», неярко подкрасила губы, надела в уши крупные жемчужины – бижутерия, конечно, но жемчуг очень шел к ее смуглой коже и темным блестящим волосам.

Серая узкая юбка, черный свитер, черные сапоги, нитка все того же жемчуга на шею. Критически осмотрела себя в зеркало: да, немного тщательно, но вполне себе стильно. Впрочем, стиль у нее был всегда. «А вы еще, дамочка, вполне ничего», – подмигнула она своему отражению.

Встретились в центре. Он стоял у Главпочтамта и держал в руке три желтые розы.

«Глупо! – подумала она. – Это в нашем-то возрасте. Какой-то дурацкий намек на возможность чего-то. Очень даже глупо. Свиданка, блин. Ну и как реагировать?»

Она подошла к нему и сказала: «Привет».

Он протянул ей розы, и она усмехнулась. Оба определенно были смущены.

– Я страшно голоден, а вы?

Она пожала плечами. Потом они сидели на втором этаже японского ресторана у стеклянной стены, и внизу растекалась огнями реклам и витрин красавица Тверская.

Болтали – обо всем и ни о чем. Обычный треп, впрочем, даже приятный. Он сидел напротив нее, подливал сладкое сливовое вино, задерживал взгляд на ее лице, и она почему-то смущалась, как подросток.

«А он вполне, вполне, – думала она. – И внешне радует глаз, ухоженный такой мужичок, подтянутый, красивые крупные руки. Словоохотлив в меру, вроде бы не зануда, ничего откровенно дурного не несет, и юмор такой невязкий, интеллигентный такой юмор».

Они вышли на улицу и, завороженные, остановились: с неба падал крупный и мягкий снег, который искрился всеми цветами в ярком свете мигающих реклам и ложился рыхлыми гроздьями на головы, плечи, козырьки парадных и влажную, раскисшую мостовую.

– Господи, какая красота! Просто сказка какая-то! – взволнованно пробормотала она.

Он взял ее за руку и посмотрел в глаза. Потом обнял за плечи, притянул к себе. Стефа прижалась лицом к влажной ткани его куртки и закрыла глаза.