Читать книгу "Аппетит - Филип Казан"

Ближе к задней двери имелось отгороженное пространство для лепки глиняных моделей и отливки мелких бронзовых деталей. Сегодня им не пользовались, и это было единственное спокойное место в студии. Все покрывала черная, похожая на пудру пыль от горна. На полу стояло ведро с грязной водой и тряпка, так что я протер стол и вывалил на него содержимое своего мешка.

Я совершил дурной поступок, но подстрекателем был Филиппо. Филей чинты сенезе скучал в холодной кладовке, моля, чтобы его приготовили. Я показал мясо дяде и сказал: «Это наш ужин». Он ответил, что ужин слишком далеко и неужели художники недостойны самого лучшего, служа Богу так, как они это делают? Поэтому я захватил свинину, а также чеснок, тимьян, розмарин, черный перец горошком и мускатный орех. Конечно же, у них в студии есть соль… Филиппо купил по дороге несколько луковиц, флягу молока и ломоть прошутто. Я порылся в маленькой, заваленной чем попало нише, где художники держали еду, и нашел пыльную флягу с оливковым маслом. С сомнением обнюхав ее, я обнаружил, что оно вполне свежее: темно-зеленое масло с холмов за Ареццо. Во Флоренции мы почти всегда готовили на топленом жире, но в крайнем случае и масло сойдет.

Печь горела, но ни для чего не использовалась, и огонь умирал. Я бросил туда пару дубовых поленьев, порубил лук и ветчину одолженным ножом, срезал филей с ребер. У художников имелся таган и несколько старых сковородок, хотя по большей части жили здесь на пирогах из харчевни на той же улице. Нашелся и глиняный горшок с треснутой крышкой, который показался мне достаточно чистым. Я поставил его на треногу, влил изрядную порцию зеленого масла, подрумянил мясо в его собственной оболочке из жирной шкуры. Сандро неохотно расстался со стаканом белого вина, и я вылил его на свинину. Когда она приготовилась, я покрошил два больших зубчика чеснока и добавил их вместе с принесенным розмарином и горсткой тимьяна. Молоко только что запенилось, и я влил его в мясо. Воздух наполнился роскошным сливочно-мясным ароматом. Я добавил соли и приличное количество перца, закрыл горшок и отодвинул его подальше от языков пламени. Я утаил для себя примерно на палец вина Сандро и теперь отошел с кружкой в уголок – ждать. Но только я сел, как с другого конца длинной студии донесся лающий голос Верроккьо:

– Нино! Пожалуйста, иди сюда, ты мне нужен!

Залпом прикончив вино, я пошел посмотреть, чего он хочет.

– У меня закончился зеленый. Твой дядя говорит, что если я дам денег, то тебе можно доверить купить еще.

Я возмутился: Верроккьо посылал меня с подобными поручениями многие годы. Однако при виде моей гримасы лицо художника под запекшейся краской расплылось в широченной ухмылке.

– Извини! Я имел в виду, что твоему дяде нельзя доверять, так не сбегаешь ли ты и не купишь ли немного малахита у Бонетти?

– И возьми с собой юного Леонардо, – добавил Филиппо, махнув смазливому мальчику, который перестал рисовать и теперь мешал в горшке гипс.

– Чего это? – грубо ответил я.

Мне не хотелось уходить и оставлять свинину, и, уж конечно, я не желал никакой компании.

– Потому что он новичок в городе и вы ровесники, – разъяснил Филиппо. – Это тебя не убьет.

Я вздохнул:

– Только ты там присматривай за моим горшком на огне. Не давай подгореть.

– Положись на меня.

Я посмотрел на его покрасневший нос и только что долитый кубок вина в руке:

– Я недолго. Просто последи за ним, хорошо?

Итак, полный дурных предчувствий, я отправился вместе с Леонардо к аптекарю Бонетти, чья лавка стояла по другую сторону Барджелло, возле Санта-Маргериты. Мы молчали бо́льшую часть пути туда: признаюсь, я дулся, негодуя, что мне нужно развлекать этого незнакомца, поэтому шел, крепко сжав губы. Но Леонардо, похоже, не было до этого дела. Он чуть ли не трепетал, полный энергии. Следил за полетом голубей, останавливался, чтобы заглянуть в двери, тянулся сорвать листья с деревьев, которые нависали над стенами. Когда мы миновали Барджелло и пошли дальше по Виа Гибеллина, она сделалась более шумной, грубой – здесь был округ ремесленников. Мы прошли мимо кузниц, мимо лавок каменотесов и плотников, от чьих дверей летели, как огромные снежинки, стружки. Леонардо нюхал воздух, словно собака. Подобрал завитушку дерева и посмотрел сквозь нее на солнце.

– Ты откуда? – наконец спросил я, когда мы уже почти добрались до Бонетти.

– Из Винчи. Около Эмполи.

– А что ты делаешь здесь, во Флоренции?

– Я ученик маэстро Андреа, – произнес он не то чтобы гордо, но словно понимая, что это значит.

Этим он мне понравился.

– Тебе очень повезло. Каким образом ты вообще сумел к нему попасть?

– Мой отец – хороший друг маэстро Андреа. Он обо всем договорился.

– Из… откуда, ты сказал? Эмполи?

– Нет, Винчи. А отец мой живет здесь, в городе. Он нотариус. Его дом в Кьяссо ди Сан-Бьяджо.

Кьяссо ди Сан-Бьяджо – у его отца, похоже, неплохо с деньгами.

– И как ты его находишь? Город?

– Чудесный, – серьезно ответил мальчик и поднял руку так, чтобы солнечный свет обрисовал плоть слабой красноватой полупрозрачностью.

Человек с корзиной еды вышел со двора. Что-то из того, что он нес, очень хорошо пахло, и я его остановил.

– Что у тебя есть? – спросил я, и он показал: ничего особенного, только колбаса, оливки и сыр.

Я взял оливку и надкусил. Она оказалась не то чтобы особенной, но именно такой, какой и должна быть оливка: ощущения соли, мяса и травы проплясали по моему языку и исчезли. Я купил горсть, и продавец завернул их в кулек из виноградных листьев.

– Попробуй этот сыр, – сказал Леонардо.

Он стоял сбоку, наблюдая за мной.

Я пожал плечами и кивнул человеку: он отломил кусочек белого, как слоновая кость, сыра и дал мне. И снова ничего особенного: пекорино, старый, но хороший. Я ощущал овечьи соски, маслянистую карамель, землю…

– Ты с гор, из-за Пистойи? – спросил я.

– Да! – Человек просиял. – Из Сан-Марчелло.

– Так я и думал. Это же кутильянский пекорино, верно?

– Конечно! Лучший сыр в Италии!

Услышав цену, я возроптал – что я, по его мнению, Филиппо Строцци? – и предложил половину. Счастливый, что я угадал его родину, он принял это, даже не поморщившись. Мы пошли дальше. Я отломил кусочек сыра и дал Леонардо.

– Спасибо, – сказал он. – Как ты угадал, откуда сыр? По акценту продавца?

– Не заметил его акцента, – пожал я плечами. – Это просто сыр с гор Пистойи. У него такой вкус.

– Расскажи.

– Овцы питаются травой, и их молоко имеет вкус того, что они едят, – терпеливо объяснил я. – Наверное, есть определенные разновидности диких цветов, которые растут на холмах вокруг Кутильяно, они и придают свой оттенок вкусу сыра. В нем еще немного чувствуется горечь – кто-то говорил мне, что там, наверху, много горечавки. Кроме того, там выдерживают свои сыры на еловых досках, и этот вкус тоже ощущается.