Читать книгу "За Уральским Камнем - Сергей Жук"

— Нынче собрались неплохо. Три сотни пеших и две конных казаков. Давно столько рати не собирали, да и припасов достаточно. Табаринские татары коней добрых пригнали, трошки диковаты, но ничего, путь долгий, по дороге казаки объездят. Нет только доброго пушкаря. Воеводы своих при острогах оставили, для бережения.

— Здесь тоже все нормально, — произнес Годунов. — Вчерашнего дня из Тобольска казачий сотник Юрий Шатров-Лугуев прибыл. Он еще при царе Иване Васильевиче, на Левонской войне, пушкарскому делу обучился. Сейчас наших пушкарей учит, к вечеру обещал шибать из пушек принародно. Завтра выступаем. Войско поведет голова наш Назарий Изъединов, с ним будет атаман Дружина Юрьев.

— Конница пойдет берегом, а пешие сотни на стругах, — продолжил совет Дружина Юрьев. — Конные разъезды пойдут по обоим берегам, пойдут осторожно и будут имать, допрашивать всех, кто попадется. Нам известно, что Алей, не дождавшись калмыков, малым числом ушел воевать город Тару. Там готовы его встретить. Мы пойдем на встречу с калмыками и разобьем их, а затем перехватим Алея с братьями.

На этом совет закончился, все разошлись. На следующий день войско выступило в поход.

В 18 дней прошли с Тюмени до места впадения реки Абуги в Тобол. Здесь были получены сведения, которые внесли изменения в план похода. Дело в том, что пленные татары подтвердили, что хан Алей с братьями ушел воевать город Тару, числом не более двух тысяч сабель, что, в общем, было известно, а вот информация о том, что недалеко от русского войска, в Ишимской степи, практически без охраны, хоронятся семьи царевичей, было новостью. Сыск, который сразу был учинен, дал и место их нахождения. В трех днях конного пути, против устья реки Уй, находится соленое озеро, называющееся Чебаркул, что на русском означает Пестрое озеро. Именно возле этого озера в ожидании царевичей стояли их семьи со всем скарбом и стадами.

Тюменский голова Назарий Михайлович Изъединов, видя возможность без потерь, с огромной добычей вернуться обратно, схватился за поход к Пестрому озеру. Он даже слушать никого не хотел. Но неожиданно для него против, и весьма резко, выступил Дружина Юрьев — авторитетный и заслуженный атаман. Спор был долгий, яростный. В результате войско разделили.

Назарий Изъединов, с сотней казаков, взяв запасных коней, быстрым ходом двинул к Пестрому озеру, надеясь захватить пленных и вернуться в несколько дней. Атаман Дружина Юрьев, не уходя далеко в степь от стругов, должен вести поиск калмыцкой орды. По показаниям пленных, которых отлавливали и пытали постоянно, калмыки шли именно сюда. В случае большого количества орды — уклониться от боя, если нет, то биться. Все отдавалось на усмотрение атамана.

Все дни похода Юрий Шатров-Лугуев провел в непрерывных заботах. Хозяйство досталось солидное и хлопотное. Пушки были довольно старыми и изношенными. По всему видно, что воевали еще в войсках Рюриковичей. В основном были бронзовые пищали малого калибра. Этот тип артиллерии пользовался в Сибири особым спросом. Сравнительно небольшие, хоть на стругах установи, хоть на острожной башне. В походах перевозились на телегах, санях, на чем угодно.

Две пушки выделялись среди других своими размерами. Были у них и имена, видимо, связанные с происхождением. Одну звали Басурман, другую Фряз. Эти две пушки были главной заботой Лугуева. Пока другие прохлаждались, он со своими казаками поменял у них лафеты и установил на колеса. Также пришлось подсушить часть пороха, замоченного при погрузке, а еще всю дорогу вдоль берега собирал для Басурмана и Фряза крупные камни, которые в дальнейшем будут служить для них ядрами, ввиду отсутствия последних. В степи будет проблема и с камнями.

Разъезды постоянно следили за степью. Их задачей был поиск орды, добыча коней и скота. Своего рода боевые рейды. Пустыми не возвращались. Одни тащили пленника, другие гнали скот, третьи добывали сведения о калмыках. Все говорило об их приближении. Последние столкнулись в степи с их разъездом. Сцепились с ними, привели в лагерь коня и на нем труп убитого калмыка. Среди них были наши знакомые: казачий десятник конной сотни из Верхотурья Сергей Ушаков и его земляк, молодой казак Ждан.

Пока старшие казаки осматривали труп и коня, Ждан, сидя в окружении молодых казаков, гордый всеобщим вниманием, вел рассказ:

— Ну, братаны, скажу вам, что пошли мы друг на друга с ходу. Сцепились десять на десять. Кони у них лохматые, низкие и дикие. Я сразу с пищали шибанул, у калмыка конь на дыбы и на бок завалился. Видимо, в коня угодил. Все кругом перемешалось, только лица мелькают. Мой десятник, Серега Ушаков, ох знатно рубился. Одному мужику как дал, у того аж сабля из руки вылетела, а второй раз маханул и, поверите, напополам его развалил. Тут они как завыли, у меня аж волосы дыбом, и врассыпную в степь, как волки. Мой, видимо, сбег, того, который пополам, брать не стали, а третьего, он раненый был, с собой прихватили для показа, да помер по дороге, мы только тут и заметили. Десятник сказывал, что, по всему видно, калмыки.

Атаман, в окружении сотников и десятников, после внимательного осмотра мертвого пленника, удалился на военный совет.

— Ты первым их увидел, Серега, — начал атаман совет, обращаясь к десятнику, — тебе и первое слово.

— К…к… — кашлянул для солидности Ушаков, собираясь с мыслями. — То калмыки были, и калмыки пришлые. Местные, так с ходу и малым числом, ни за что не пойдут на нас.

— Следующим скажет свое мнение сотник березовских казаков, сын боярский Лихачев Игнат, — продолжил совет атаман Дружина Юрьев.

— Можешь, атаман, не сомневаться, это те, кого мы ждем. Калмыкам в этих степях бояться некого, идут быстро и скоро будут здесь. Их разъезды далеко не отходят, а с нами, по всему, столкнулись впервые. Одет пленный как монгол, видимо, с тех краев пожаловали.

— Остается узнать, велика ли орда. Хотя, когда подойдут, увидим, а по реке уйти всегда успеем. На берегу оставим только воинское, все остальное погрузить на струги.

Утром чуть свет казачий лагерь был на ногах. По степи разбежались конные дозоры, а атаман с казаками поехали осмотреть местность.

Для начала берег. За струги можно не опасаться. Высокий, сыпучий, его тяжело преодолеть конному, пеший и тот может шею свернуть. У воды к стругам не подойти. Крут берег, и вода еще держится, а со степи надо сквозь всех казаков пройти. На береговых кручах раскинулись дубравы. Отличное место для укрытия конницы. Далее, растворяясь в степи, тянутся овраги. Они еще не затянулись травой после весенних талых вод, но молодая трава лезет, торопится. Дубравы, овраги, степь переполнены пернатой живностью. Ласточки, стрижи, перепела на все лады своих симфоний устроили концерт. И слушатели вроде есть. Да только не слушает казачье ухо птичьих трелей, казак вслушивается в степь, не слышно ли топота татарской орды. И яркие краски не радуют глаз, не любоваться он сюда пришел, а биться с ворогом, биться насмерть, чтобы дети его, внуки, все государство Российское жило в достатке и радости. Сгинуть вдали от дома радость небольшая. Православному умереть без погребения не с руки. А воинская удача строптивая, в любой момент может отвернуться, и некому будет беспокоиться о мертвых, а степняку только дай покуражиться над мертвыми, ему это в радость. Вот и выходит, что у русского человека выбор невелик. Только победа над врагом может его устроить. Остальное — смерть без погребения, рабство, разорение его семьи — не устраивает казака. Уверенность в правоте, уверенность в себе, в своих друзьях, уверенность, граничащая с безрассудством, очень часто выручала наших предков, и, пожалуй, благодаря ей они так достойно шли по Сибири.