Читать книгу "Грандиозное приключение - Берил Бейнбридж"

Они познакомились в поезде, на третий год войны. Бонни на сутки ехал домой, Мередит возвращался из Хойлейка после недельной побывки. Сидели друг против друга, зажатые матросней, он провожал глазами летящие в темень поля, Бонни неотрывно смотрел в подскакивавший у него на коленках голубой лист почтовой бумаги, из-под которой торчал одинокий цветущий побег кислицы. Время от времени расправляя затекшие ноги, неловко задранные на вещмешке, он пинал Мередита ботинком по голени, бормотал извинения, и Мередит отвечал учтивым вздергиванием плеч. Но потом, когда настала ночь и включенный свет озарил цветных осликов, трусящих по песку Блэкпула, и залив Моркам в лучах восхода, он ощутил посягательства на свое уединение и прекратил эти умиротворяющие жесты. Вдобавок одутловатая бледность щек, обгрызенные ногти, сальное пятно на брюках и оторванная пуговица на мундире красноречиво разоблачали, к какому кругу принадлежит этот тип. Форма рядовых на обоих не могла скрыть, кто по рангу выше.

Он попытался уснуть, но слишком галдели резавшиеся в покер матросы. Пришлось изучать отражения в стекле; собственный когтистый, мутящийся нос, шрам, будто ножом полоснули по лбу, оставленный дурацкой фуражкой, которую он снял еще в Кру, и теперь она лежала под ногами среди окурков; задранные плечи картежников, веерами распущенные у подбородков карты. Ого, Мадам Баттерфляй, подумал он, когда скользнул взглядом по солдату напротив и заметил, что тот плачет, зажав в кулаке письмо и шурша своей веткой.

В Вулвергемптоне чуть не все вытряхнулись из вагона, осталась только женщина, сонно баюкавшая теннисную ракетку. Перед самым Нанитоном, когда поезд слепо громыхал мимо насыпи, солдат всхлипнул громко.

— Простите, — сказал он. Нос он утирал рукавом, но голос был интеллигентный.

— Плохие новости? — спросил Мередит и сунул ему платок.

Письмо было от отца Бонни о том, что бомба попала в сад. Вообразив материнские задворки в Хойлейке, веревку, провисшую под бельем между тополей, Мередит готовился к известию о смерти. Очень живо представил себе, как простыни в саже, сдернутые с кольев и распарываемые на бинты, парусят над наперстянкой. Приняв траурный вид, он сказал:

— Очень, очень вам сочувствую. Нет-нет, оставьте платок себе.

— Дубу было триста лет, — сказал Бонни. — Тисовой изгороди и того больше. И добро бы налет. А то бомбардировщик просто решил облегчиться, потому что с трудом добирался до берега. Еще бы миля, каких-нибудь тридцать секунд, и бомбы благополучно попадали бы в Ла-Манш.

— Ужасно, — сказал Мередит.

— Робин лежал в саду с оторванной ногой.

— Что тут скажешь, — бормотнул Мередит. — Просто нет слов.

— Отцу пришлось его пристрелить.

Мередит так и не простил ему — большого дома, велосипедных прогулок по Франции на каникулах, дорогого образования, изувеченного пони и нежных родителей. Сам он не знал отца, явясь порождением некоего господина с сигарой, подцепившего девицу из машбюро компании „Кьюнард“ в 1913 году.

Десмонд Фэрчайлд торчал в коридоре, когда Мередит вышел из репетиционной. Он допытывался, когда их запустят на сцену. Пристал, как банный лист, буквально вцепился Мередиту в рукав.

— Уж простите, господин хороший. Здесь я просто не могу вжиться в образ.

— Это я заметил, — буркнул Мередит, оттиснул его и бросился вниз но главной лестнице — искать Бонни.

И нашел в станционном буфете. Горбатясь над стойкой, он жевал сладкий тост. Рядом стоял некто в зияющих башмаках.

— Немудрено, что ты так паршиво выглядишь, — сказал Мередит. — Надо есть по-человечески.

— Я не обладаю твоим аппетитом, — сказал Бонни. — Ни твоим изысканным вкусом.

— Господи, ну и вонь, — охнул Мередит, выхватил у Бонни тарелку и переставил на столик у двери.

Бонни поплелся за ним.

— Ну зачем ты так, — ворчал он. — У людей, между прочим, тоже есть самолюбие.

— Постоял бы с ним еще, к вечеру весь бы чесался.

— И кожей твоей чувствительной я тоже не обладаю.

— Вот это верно, — сказал Мередит и, не в силах впрямую извиниться за свой срыв на репетиции, пригласил его ужинать в „Коммерческий отель“.

— Лучше я книжку почитаю, — сказал Бонни.

— Придешь пораньше, раньше уйдешь, — обольщал Мередит и так, будто его только что осенило, вслух поинтересовался, не стоит ли прихватить и Харбера.

— Лучше не надо, — сказал Бонни, отводя глаза. — Успеется.

— Я сегодня был с ним не ахти как любезен.

— Ну, в этом он не одинок, — ласково пожурил Бонни.

Это добродушие не понравилось Мередиту. Его взорвало. Он уничтожающим взглядом окинул бывший военный мундир.

— Спишь в нем? Признайся.

— Только в зимнее время года, — подхватил Бонни. — По-моему, все дело в Хилари.

— Я сегодня дважды звонил. Не добудиться. Соня.

— Ну, может и отлучиться человек.

— В восемь утра?

— Возможно, у Хилари мать заболела. Сам же ты говорил, у нее слабое здоровье.

— Все возможно, — хмыкнул Мередит. — Только спорим на что угодно — не заболела она.

— Мог телефон, между прочим, испортиться. Могли за неуплату отключить.

— Да уплатил я, — рявкнул Мередит. — Я за все плачу! — Закурил следующую сигарету и свирепо пыхнул на Бонни, глядя, как он дожевывает последний тост.

Рваные ботинки прошаркали к двери с допотопным баулом. Увидев, что Бонни роется в кармане плаща, Мередит перегнулся через столик, схватил его за руку.

— И не думай, — шикнул он. — Самому побираться впору.

— Я спички искал, — буркнул Бонни.

И так ребячески надул свои большие губы, что Мередита разобрал смех. Он прыснул.

— Никакого в тебе постоянства, — сказал Бонни. — Как ветер.

Этого Мередит не мог отрицать. Он и сам нередко подозревал, что не способен ни любить долго, ни ненавидеть.

Бонни, ободрясь, намекнул, что Мередит бы очень умно поступил, пригласив на обед Десмонда Фэрчайлда. Малый, конечно, свинья порядочная, ежевечерне таскает Джеффри к этому букмекеру в „Нельсоне“, не говоря уже о манере стучать сигаретой по ногтю большого пальца, зато Роза Липман от него без ума. Как-никак он дальний родственник советника Гарриса, сыграл этого Кузена Сида в комическом сериале с невероятным успехом, а уж Тетку Чарлея в „Субботнем театре“! До сих пор приходят пачками восторженные письма от слушателей. Положим, он не нравится Мередиту, но он кассовый актер, и, учитывая неприятный инцидент в Виндзоре…

— Не нравится! — сказал Мередит. — Я его просто не выношу. Ну можно ли так одеваться! Верблюжье пальто с бархатным воротником… и этот вульгарный котелок.

— Не следует, вероятно, считать человека врагом из-за его шляпы, — наставлял Бонни.