Читать книгу "Адамово яблоко - Ольга Погодина-Кузьмина"

— Ну-ну, тихо, всё обошлось… А это что? Кровь?..

Увидев, как кровь каплет на руки Георгия, на испачканный песком халат, Игорь схватился за лицо ватными пальцами и впервые в жизни ощутил приступ дурноты.

Всему последующему сообщилась призрачность сна. Его уложили на заднее сиденье. В доме, в ярко освещенном холле, Георгий Максимович сам продезинфицировал ему ссадину на подбородке и заклеил пластырем; заставил выпить несколько глотков коньяка.

— А теперь спать.

Владимир Львович вошел вслед за ними в спальню и встал у кровати, разглядывая Игоря, словно выбирая устрицу на блюде.

— Пациент скорее жив?..

Георгий взял политика за локоть и почти насильно повел к дверям.

— Всё в порядке, Володя. Извини.

Игорь стащил влажные шорты, закрыл глаза. Ему снова привиделись фары приближающейся машины, начался озноб. Он завернулся в одеяло, но дрожь не унималась. Потом пришел Георгий Максимович и сел рядом на постель.

— Ну, как ты? Я посижу с тобой, потом пойду наверх.

— Что теперь будет с этой машиной? — спросил Игорь.

— Починят, не волнуйся. Бог с ней. Главное, что ты цел. Голова не болит?

— Нет. А с кем ты пойдешь наверх? С Герой?

Георгий помолчал, потом поднялся, закурил сигарету.

— Знаешь, что я заметил? Когда лучше сидеть тихо, ты выкладываешь всё, что на уме. А когда можно что-то решить словами, ты молчишь, но вытворяешь какие-то безумные художества.

— Я тебе уже надоел? — проговорил Игорь, глядя ему в лицо. — Я хуже трахаюсь, чем он? Он тебе больше понравился, потому что младше выглядит?

Георгий Максимович сначала усмехнулся, потом нахмурился.

— Ты за кого меня принимаешь? Впрочем, поделом… Связался чёрт с младенцем.

— Я не младенец, я всё понимаю, — сказал Игорь. — Я знаю, что этот Владимир Львович с ними делает. И зачем их сюда привезли.

Георгий покачал головой.

— Давай договоримся, Игорь. Раз уж ты оказался здесь по моей глупости, запомни правило трех обезьянок. Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.

Ладонью он прикрыл Игорю глаза, потом рот.

— А если будут пытать?

— Типун тебе… Давай-ка, выпей ещё два глотка и засыпай.

После коньяка озноб отпустил, по телу разлилось усыпляющее тепло. Мысли Игоря путались, он вдруг вспомнил разговор с Герой в парке.

— А ты веришь, что космический разум истребляет ненужных людей?

— Не верю, — ответил Георгий. — Хотя ему и следовало бы кое от кого избавиться. Спи. Если будешь хорошо себя чувствовать, завтра поедем кататься на катере к островам. А через пару дней мы с тобой отправимся в Барселону и дальше по побережью. Там живописные места — скалы, виноградники… Я иногда думаю — выйду на пенсию, куплю себе ферму где-нибудь в Нормандии. Простой комфортабельный дом с черепичной крышей. Заведу собаку, лошадь… Буду писать мемуары.

— Заведи тоже меня, — пробормотал Игорь сквозь дрёму. — Я могу кормить собаку и лошадь. Или готовить еду.

— Ну нет, тебе это не подойдет. Ты будешь ещё молодой мужчина, а я превращусь в ворчливого деда, выжившего из ума. Я и сейчас уже совершаю одну глупость за другой.

— Я тоже твоя глупость?

— Конечно.

— Самая большая? — пробормотал Игорь, чувствуя, как погружается в сон.

— Ну-ну, не обольщайся, — ответил ему уже далекий голос.

Глава 3. МАКСИМ

Ласкала мать мальчишку и баюкала:

Вот вырастешь и на четверке, в пурпуре

Поедешь в город, как Мегакл, твой дяденька.

Я ж говорил: вот вырастешь и коз в горах

Пасти пойдешь, как твой отец, кожух надев.

Аристофан

Радик, Добрыня и Кот ели суши, девушки — фруктовые салаты. Китти выскочила навстречу, обвила длинными руками.

— Мааакс!.. Какой ты стал мачо, такой загоревший весь… Прямо ковбой. А мы уже заждались.

Он сел к ним, заказал себе зеленый чай и пирог.

— Ну, рассказывай, как Мексика?

— Кактус жрал? Проперло?

— Как она, первая встреча с Мескалито?

Подружка Китти, Вика по прозвищу Румпель, поморгала влажными оленьими глазами.

— А Мексика это где, в Африке?

— Если я когда-нибудь женюсь, то только на тебе, — пообещал ей Андрей Добрынин, будущий владелец крупного мебельного производства.

Котов обернулся к Максиму.

— А мы же тоже с Жирным круизинг совершили, по Средиземноморью. Одиссея с Илиадой в одном термосе. Масса впечатлений. Короче, кто ищет — тот нарвется.

— Масса кала, — хмыкнул Радик Кочетков, сын хозяина сети продуктовых супермаркетов. — Встали, пожрали, выпили, задрыхли. Вечером нажрались на той же вонючей палубе или в убитом баре, поеблись с официантками, задрыхли. Как в больнице, всё по расписанию. А вокруг одна вода — топись, сколько влезет.

— Тут, что ли, другая херь?

— Тут хоть пёзды разные… И, главное, на берег выйдешь — тебя всё тащат по церквям и кладбищам, как будто мы какие-то старухи Изергиль. Могила Бродского, могила Дягилева, могила Васи Суходрищева… Венеция эта вонючая… гондолы, бля!

— Не выражайся при дамах, Жирный. Твоя проблема в том, что тебе с детства не привили никаких понятий о духовности, — проговорил Кот, разглядывая свои блестящие ногти. — Поэтому ты не умеешь наслаждаться такими простыми на первый взгляд, но, по сути, вечными явлениями, как море, звездное небо надо мной, анальный секс… Ты животное, Жирдяй, поэтому жри свой компост и не хрюкай.

— А вот это видал? — Радик поднес к лицу Котова кукиш. Тот поморщился.

— Что ты хочешь сказать этим жестом?

— Что я ебал тебя с твоей духовностью.

— Вот только не нужно выдавать желаемое за действительное.

Китти выбирала ложечкой фрукты из хрустальной вазочки и строила глазки Максиму. Белокожая брюнетка, тонкая и легкая, она была похожа на слетевшую с цветка царицу эльфов. Прошлой осенью, когда Катя только пришла работать в «Фэшн-Хаус» к Дорошевскому, Максим почти влюбился в её бескрылую хрупкость. Но отношения закончились, не успев толком начаться — какие-то поцелуи наспех, секс в машине… Потом Максим уехал в Манчестер, и она переключилась на Кота — Андрея Котова, который в их компании выступал в амплуа «самого умного». Его отчим был преуспевающим юристом, а мать занималась сделками с недвижимостью.

— Макс, ну ты хоть расскажи, как съездил? — проворковала Китти, прибавляя в обертоны голоса ещё каплю сдержанной страсти, словно ваниль в тесто для пирога. — А то сидит такой весь загадочный, молчит…