Читать книгу "Летучий Голландец - Анатолий Кудрявицкий"

Такую картину видел Кеес ван дер Вейде, когда пробирался на мостик по накренившемуся на правый борт кораблю. Капитан оказался в каюте, он удалился сюда, как только вышли из бухты, словно не хотел помогать кораблю в его борьбе со стихией. Он сидел на койке, привязав себя поясом к брусу. В руке у него была бутылка рома. Ясно было, что он только что из нее пил.

– Кто это? – спросил он, когда отворилась дверь и в каюту хлынули брызги. – А-а… – протянул он, узнав ван дер Вейде. – Плохая сегодня погодка…

– Еще не поздно вернуться, капитан. Зачем только мы вышли из бухты?…

– Так надо, Кеес. Donnerwetter, я побился об заклад, что обогну мыс именно в бурю.

– Из-за какого-то пустячного спора!

– Спор не пустячный, хотя я был очень пьян, когда заключал пари. Знал бы ты, какова моя ставка!

– Но мы все равно не сможем обогнуть мыс, капитан. Дует ост, встречный ветер.

– Поставь брамселя.

Ван дер Вейде дико воззрился на капитана. Отдавать подобный приказ было равносильно команде «Идти ко дну».

– Ну, я пошутил, – пошел на попятную капитан, заметив, какими глазами смотрит на него помощник. – Но мы должны обогнуть мыс, Кеес, придумай что-нибудь.

Но какие бы маневры ни пытался совершить ван дер Вейде, тяжелый, не слушавшийся руля барк каждый раз относило на запад.

Молодой офицер теперь послал рапортовать в капитанскую каюту боцмана. На сей раз, кроме самого Фалькенберга, здесь были горбоносый лекарь и – боцман даже не поверил своим глазам – кок-малаец. Эти двое очень странно посмотрели на вошедшего в каюту Дирка.

– Ну, докладывай, Дирк Слоттам, – приказал капитан и сжал горлышко бутылки так, что рука его задрожала. – Удалось ли нам обогнуть мыс?

– Нет, ветер оказался сильнее нас, – вздохнув, ответил боцман.

– Сколько попыток мы сделали?

– Три, мой капитан. Но всё без толку.

– Три попытки, – в один голос сказали лекарь и кок, и глаза их в полутьме зазеленели рысьим блеском. – Ты проиграл спор, капитан. Теперь корабль наш!

Они встали, воздели руки – и как будто стали расти. Сама каюта стала просторнее, стены ее озарились странным зеленым светом. Лица кока и лекаря, хорошо видные теперь, оказались нарумяненными, как у женщин, брови были подведены, губы алели. Рубины в перстнях на пальцах этих двоих испускали красные лучи, плясавшие по потолку, по стенам, по столу. Такой луч попал на лицо Дирка, и боцман почувствовал: с ним творится что-то странное, по спине бегают мурашки, ноги холодеют.

Капитан, похоже намеренно напившийся до полного нечеловеческого спокойствия, бесстрастно взирал на эту игру теней.

– А кому из нас достанется капитан? – металлическим голосом спросила фигура, бывшая ранее коком, и вытянула длинный скрюченный указательный палец. – Спорила с ним я.

– Он достанется мне, – выкатила белые шары глаз другая фигура, и Дирк подумал: она напоминает короля Филиппа Второго, только в женском платье. – Сейчас увидишь.

Они стали играть в кости, и при каждом броске судно трещало по швам.

– Да, Смерть, он достался мне, – сказал прообраз Филиппа Второго.

Другая фигура швырнула кости на стол так, что ножка подломилась и все полетело на пол. Только сейчас Дирк понял: шторм прекратился, потому что качки уже не было.

И тут прямо на него устремились рубиновые лучи перстней, и Дирк увидел лица, страшнее которых никогда в жизни не видел.

– Тогда, может быть, этот мой? – со змеиной улыбкой спросила Смерть.

– Нет, его ждет та же участь, что и всех остальных на этом судне. Теперь корабль мой. Навсегда.

И Смерть исчезла, погасла, как фонарь. А вторая фигура обратила свой застывший королевский взор на Дирка.

– Помнишь того испанского купца? – прозвучал вопрос. – Выйди на палубу – там он лежит. Выброси его за борт.

И фигура исчезла так же, как и другая.

Капитан сидел молча, вперившись в пустоту. Дирк потряс его за плечо.

– Кто это был? – спросил он.

Капитан обратил к нему страшное лицо – все покрывшееся желтыми морщинами, как у столетнего старика.

– Кто с нами сейчас разговаривал? – повторил свой вопрос боцман.

– Это Смерть-при-жизни, – одними губами ответил капитан. – Теперь мы в ее власти. Мы осуждены вечно идти против ветра.

30

Когда небо запахивает полы своего вечернего халата и боль, которую несет в себе день, багровым шаром ускользает за горизонт, глаза созвездий смотрят на ночную жизнь сквозь темную пелену несуществования. «Смерть возьмет свое, но она не сможет взять всё», – млечно поет луна, чей свет маскирует бесконечность ночи. Сквозь мглу просачивается сон без сновидений, в котором беззвучно тонет наше прошлое. Наше настоящее зависит от того, проснемся ли мы; что же до нашего будущего, кто может сказать с уверенностью, что оно у него есть? Вот у наших дел иногда бывает будущее, и изредка даже у наших слов…

Такие неясные мысли бродили в голове полупроснувшегося Н., пока наконец звук упавшего с кровати на пол блокнота не разбудил его окончательно.

«Почему в сундуке нет записей?» – размышлял за завтраком Н., память которого проигрывала, как заезженную пластинку, его недавний визит на чердак. Но потом он вспомнил: старые шкиперы не любили делать записей, иногда только денежные подсчеты вели. Приходится до всего додумываться самому. У Вагнера «пытка бессмертием», «скитания», «лишь раз в семь лет разрешено сходить на берег»… Да ведь это не проклятие, а испытание. В чем же может заключаться проклятие?

Н. вспомнил себя и подумал: в вечной неудаче. В том, чтобы тлеть, а не пылать, мерцать, а не сгорать. И ветер распахнул окно и согласно завыл в комнате.

«Да, в невозможности сгореть, в отсутствии кислорода для этого горения, – сказал себе Н. и закрыл окно. – Жить как Эйнштейн среди эскимосов, все время идти против ветра, что сдувает тебя обратно, туда, откуда пришел. И никакая женская любовь тут не поможет, сколько ни бросайся Сента со скалы, в третьем ли акте или хоть в каждой картине. Но есть, есть в этой опере проклятие, и вот оно: "Вокруг судна море неспокойно, у его бортов пенятся волны, тогда как повсюду поверхность моря неподвижна и гладка"».

31

«Бежать, – решил Дирк. – Шторм стих, можно спустить шлюпку. Ни секунды дольше на этом проклятом корабле!»

На онемевших, негнущихся ногах он приковылял на палубу. Ослепительно светило солнце. Палуба была пуста, буря смыла все – и шлюпки, и фальшборт, и… людей? Никого, только обрывки парусов чуть трепещут на вантах. И – тело лежит у мачты. Тело того испанца. Мертвое тело.

Дирк подошел, взял труп за ноги, подтащил к борту и бросил в воду.