Читать книгу "Сундучок, в котором что-то стучит - Василий Аксенов"

Однажды, на заре тридцатых годов, авиатор Четвёркин вернулсяв Ленинград из экспериментальных полетов над пустыней Гоби и вознамерился…Сейчас уже трудно установить, что же вознамерился сделать Юрий Игнатьевич назаре тридцатых. То ли он хотел сконструировать мускулолет, то ли портативныйбыстронадувающкйся дирижабль для средних и мелких учреждений, то ли это быловремя реактивной на торфяном топливе гидроаэротележки?.. Четвёркин всегда былполон идей, и проекты различных технических новшеств зарождались в его головебеспрерывно, пожалуй, даже избыточно; пожалуй, они даже утомляли его. Корочеговоря, ему была нужна радиальная американская пружина «зан-тар», а достать вте дни такую простую вещь было чрезвычайно сложно.

Однажды в четверг, после дождя перед ужином, к дому наКрестовский подъехал мрачноватый молодой человек на роликовых коньках.Отрекомендовался он лаконично:

— Питирим Кукк, гений.

Он извлек из своего рюкзака вожделенную пружину «зан-тар» изаломил за нее бешеную цену.

— Хотите рублями платите, хотите тугриками илиюанями, — сказал он Четвёркину, а вожделенная пружина в его рукахпоблескивала под лучами закатного солнца.

— Позвольте, но все излишки иностранной валюты я сдал вБанк внешней торговли, — сдержанно возмутился пилот.

— Поторопились, — неприятно проскрежетал ПитиримКукк и протянул вперед левую руку с пощелкивающими пальцами, правую же спружиной «зан-тар» отвел назад. — Долларов у вас не завалялось? Долларыпринимаю по курсу Сенного рынка: прямая для вас выгода.

Вручив нахально-мрачноватому «гению» бешеную суммунормальными рублями и завладев вожделенной пружиной, Юрий Игнатьевич безизлишних церемоний показал на дверь.

Однако в дальнейшем Четвёркину пришлось неоднократноприбегать к услугам Питирима, фамилия которого оказалась двойной, не простоКукк, а Кукк-Ушкин. То понадобится особое бельгийское сверло «линчап», токронштейны фирмы «Кимми Каус», то линзы системы «Братья Ксеркс»… Все это можнобыло достать только у одного человека в Ленинграде.

В те времена Юрий Игнатьевич частенько навещалневыразительный серый дом возле четырех львов с золотыми крыльями. Питирим непускал его в глубь своей квартиры, которую он ревностно оберегал не только отгостей, но и от подселения других жильцов, так называемого «уплотнения», стольпопулярного в те годы. Каким уж образом это ему удавалось, для Четвёркинаосталось тайной. Иногда в простую душу авиатора закрадывалось сомнение: а вдругмрачноватый молодой «гений» просто-напросто спекулянт? Однако сомнения этибыстро рассеивались.

— Не для себя беру, — всякий раз говорилКукк-Ушкин, принимая от Четвёркина бешеные суммы за дефицитные иностранныедетали.

— Для кого же?

— Для них, — отвечал Питирим загадочно идлинноватым, желтоватым уже тогда пальцем поворачивал потускневший от времениглобус в латунных кольцах.

В далеких, темных комнатах питиримовской квартиры уже тогдачто-то булькало, что-то позванивало, что-то тихо взрывалось. Уже тогда попаркету, стуча когтями, ходил клочковатый пудель Онегро. Сейчас этому пуделю,конечно же, не менее сорока лет, и это, безусловно, самый выдающийся собачийдолгожитель.

Однажды, после очередного торгового акта, похожего, какобычно, на оскорбительный обман, Юрий Игнатьевич и увидел в углу под темнымстаринным портретом странноватый сундучок.

— Что это у вас там под портретом? —поинтересовался он.

Кукк-Ушкин усмехнулся:

— Это сундучок, в котором что-то стучит. Можетеполюбопытствовать.

Четвёркин взял в руки увесистый, на полпудика, сундучок,сделанный в какие-то очень далекие времена из непонятного материала, то ликамня, то ли металла, то ли дерева. Сундучок был украшен замысловатым вензелем,но никаких признаков замка или замочного отверстия Юрий Игнатьевич, помнится,не заметил.

— Приложите ухо, — зловеще посоветовал Кукк-Ушкин.Четвёркин бесстрашно прижал ухо к теплому, именно теплому, милостивые государи,боку сундучка. Через несколько секунд он услышал глуховатый мерный стук.Странное дело, он почему-то почувствовал к этому сундучку необъяснимуюсимпатию. Именно симпатию, милостивые государи, хотя какую, сами посудите,товарищи, симпатию может испытывать одушевленный человек к неодушевленномупредмету, даже если в том что-то и стучит.

— Отдадите? — спросил Юрий Игнатьевич Питирима.

— Отдам, — усмехнулся тот. — Миллиончика затри.

Юрий Игнатьевич тогда должным образом оценил внезапнопроявившееся чувство юмора у Питирима и долго хорошо хохотал. После полетов надпустыней Гоби у Четвёркина появился вкус к доброму смачному хохоту. Впрочем, вте времена в моде были именно смеющиеся белозубые пилоты.

Юрий Игнатьевич хотел вообще-то как-то чем-то расшевелитьКукк-Ушкина, как-то пробудить его к нормальной жизнерадостной жизни, изгнать изнего дух наживы, может быть, подружиться даже, чудачить вместе. Все былотщетно. Питирим близко к себе не подпускал и только усмехалсямногозначительной, надменной и неприятной усмешкой.

…Потом началась подготовка к воздушному штурму Арктики, авскоре и сам штурм, и Юрий Игнатьевич забыл Питирима Кукк-Ушкина на долгиегоды, а потом и вовсе забыл. Он любил только приятных добрых чудаков, а чудаковотталкивающего свойства даже и чудаками не считал, милостивые государи.

Четвёркин заканчивал свой рассказ, прогуливаясь по тихойнабережной канала вдоль фасада серого дома, и Гена внимал ему, прогуливаясь рядом.Друзья, разумеется, и не подозревали, что сверху, сквозь июньскую листву за нимнаблюдает узкое и желтое лицо, похожее на тусклый фонарь прошлого века.

— Дружище Юрий Игнатьевич, а вы не можете вспомнить тотпортрет, под которым стоял сундучок? — спросил Гена.

— Там было очень темно, и портрет темный, сделанный непозднее семидесятых годов девятнадцатого века, дружище Гена. Кажется… синийморской мундир… два ряда серебряных пуговиц… по-моему, низший офицерский чин… инеотчетливое желтое лицо, словно керосиновый фонарь… должно быть, живописец былне особенно искусен, да и краски не самого отменного качества…

— Морской мундир… — проговорил задумчиво Геннадий.Прославленная уже интуиция пионера плеснула хвостом над водой, словнопроснувшаяся щука.

— Что ж, давайте поднимемся в бельэтаж, —предложил Юрий Игнатьевич — А вдруг, на наше счастье, Кукк-Ушкин еще живетздесь, и в сундучке все еще что-то стучит, а цена упала хотя бы в десять тысячраз?

Они поднялись на уже знакомую вам, читатель, площадку ипозвонили в уже знакомую дверь и сразу же услышал уже описанный неприятныйголос: