Читать книгу "Конан и демоны степей - Дуглас Брайан"

Церинген был изнеженным, манерным человеком средних лет, увы — без бородки, с неприятным, даже визгливым голосом. Это впечатление усиливалось привычкой слегка растягивать слова при разговоре. Он полулежал, облокотившись о вышитые шелком подушки и жеманно обмахиваясь кружевным платком.

Арифин, напротив, выглядел подчеркнуто земным, плотским человеком, стоящим обеими ногами на твердой почве. Крепкий, загорелый, с короткопалыми руками, он казался воплощением Повседневности.

— Садись, прошу тебя, — махнул бледной рукой Церинген, указывая на кресло.

Не теряя достоинства, Арифин опустился на подушки.

— Окажи мне честь — угощайся, — продолжал Церинген.

Слуга тем временем безмолвно расставлял на столике вазочки с засахаренными фруктами, цукаты, апельсины, кувшины с вином и подслащенной водой.

— Благодарю, — молвил Арифин, даже не пошевелившись.

Повисло молчание. Церинген нервно ерзал на полушках — ждал каких-то немедленных и сногсшибательных откровений. А простой торговец мелочным товаром, которого при другом положении вещей и близко бы к этому роскошному дому не подпустили, рассматривал господина Церингена холодными, оценивающими глазами и безмолвствовал.

Наконец он обронил:

— Да… Душа твоя в великом смятении, брат непосвященный, и только Ее Высочество Павлин может исцелить тебя светом своего серебряного ока…

Все это звучало непонятно, но чрезвычайно заманчиво. Церинген тихонько засопел, а Светлейший Арифин взял на колени вазочку с цукатами и принялся с аппетитом кушать.

Затем он вновь обратился к хозяину дома, совершенно не смущаясь тем обстоятельством, что говорит с набитым ртом и по густой всклокоченной бородке у него течет сладкая густая слюна:

— Наш Орден — тайный, и всякий, кто прикасается к сокровенному знанию Павлина, обязан хранить эту тайну до конца своей жизни. Кара за разглашение — смерть!

— Очень хорошо, — кивнул Церинген.

— Кроме того, ты не должен содрогаться при виде жестокости, не должен иметь в душе своей страха смерти, не должен бояться пыток, вообще должен уметь отрешиться от всего земного…

— Хорошо, — повторил Церинген.

С аппетитом жуя и шумно потягивая прямо из кувшина, Светлейший Арифин рассказывал новому адепту о своем Ордене, основной целью которого является, несомненно, разрешение всех проблем и трудностей, которые, подобно плотинам по весне, запруживающим реки, возникают в человеческой душе или препятствуют мерному течению человеческой жизни.

— Мы отрицаем зло, — вещал Арифин, — и служим исключительно добру, а омовение в Источнике Павлина позволяет нам настроиться на философский лад и тем самым разрешить любую проблему.

— Любую… — прошептал Церинген. Арифин удостоил его ледяным взором.

— Любую! Ибо все препятствия — вот здесь, — он указал на грудь, — и вот здесь, — он сильно ткнул себя пальцем в лоб. — И больше их нигде нет! Мы не одобряем шумных, многолюдных ритуалов, не практикуем жертвоприношений, как это делают невежественные идолопоклонники и приверженцы древних богов. Ну вот, например, если ты не слышал: гирканцы поклоняются Четырем Ветрам. Дарят им дым от сожжения мяса жертвенных животных и считают их повелителями четырех времен года. Ну не глупость ли это? А в Киммерии — это такая далекая горная страна, приспособленная для жизни коз или каких-нибудь туполобых яков, — там верят в злобного бога Крома. Этому Крому даже молиться бесполезно, он только на то и годен, чтобы принять в свои железные объятия погибшего в битве воина. Что он делает с женщинами или немощными стариками, которые отходят от земной жизни в Серые Равнины, — это неведомо даже самим киммерийцам. Исключительно глупая религия! Но это — для невежд, а мы — мудрецы. Так оставим же все мирское бренному и несовершенному миру! Мы верим исключительно в умственный и духовный контакт с нашим покровителем — Павлином.

— Следует ли понимать павлина как некую птицу, которую выкармливают ради того, чтобы она представляла собой божество… или же сия птица является конкретным телом, в котором вожделенное божество может воплощаться? — осмелился вопросить Церинген.

Светлейший Арифин поперхнулся цукатами и несколько минут отчаянно кашлял, побагровев так, что Церинген не на шутку перепугался и даже позвал слугу, дабы тот помог гостю освободиться от застрявшего в горле кусочка. По счастью, все обошлось, и Верховный Жрец избежал столь бесславной кончины в доме торговца шелком (что вызвало бы кривотолки и в конце концов могло бы привести к разоблачению тайного ордена!).

Наконец Арифин изволил дать пространный ответ на столь невежественный вопрос:

— Павлина надлежит понимать не буквально, но иносказательно, как вместилище множества божественных очей, неустанно и неусыпно взирающих на нас из иного мира — мира, где вершатся низменные судьбы людей. Туда, в этот мир, надлежит стремится всей душой, окном же является Павлин. Ибо Павлин представляется в виде Силы, порождающей все события и явления нашей жизни. Для умения пользоваться этой Силой необходимо поверить в Павлина, научиться вступать с ним в контакт и открывать перед ним все свои помыслы без страха и утайки, без сомнений и колебаний. Однако перед тем, как приступить к обращениям к Павлину надлежит изгнать из своего сердца зло — разрушительную силу, которая мешает тебе усовершенствоваться.

Господин Церинген заскучал. Однако он чувствовал, что за всеми этими высокопарными словесами скрывается нечто совершенно реальное, а именно: хорошо замаскированная организация, разветвленная, с большим числом обученных братьев. Есть среди них, конечно, умствующие жрецы, но наличествуют и умелые, опытные организаторы, а также имеются и проворные, не знающие сомнений и состраданий исполнители. И уж в чем-чем, а в том, что у этих исполнителей крепкие кулаки, быстрые ноги и острые кинжалы, господин Церинген был более чем уверен.

Так что остается одно: вступить в число братьев Ордена Павлина, омыться в «ритуальном источнике очищения» (что бы это ни означало на самом деле), поведать собратьям о надругательстве, которое произвели над ним, господином Церингеном, Эйке со своим братом и его подругой… и просить помощи.

* * *

Не подозревая ни о каком могущественном тайном ордене, который вот-вот ополчится на его мирный дом, Эйке радовался рождению первенца — красавица Одилия подарила ему дочь.

Впрочем, «дочь» — слишком громко сказано. Чересчур помпезное наименование для крошечного существа, оповестившего о своем появлении на свет громкими криками. Девочка была толстенькая, хорошенькая (как казалось ослепленным радостью родителям) и обладала завидным аппетитом.

Одно только омрачало семейное счастье: старший сводный брат, Тассилон, был теперь далеко и не мог видеть племянницу.

Старый Игельгус, старший доверенный писец при хоарезмийском дворе, давний приятель отца Эйке, явился с визитом дружбы к молодому купцу, как только были проведены все надлежащие очистительные обряды, и мать с младенцем перестали таиться в глубине дома, опасаясь дурного глаза.