Читать книгу "ИМ ХОчется этого всегда - Макс Нарышкин"

— Во-первых, мне есть что терять, во-вторых, я не обладаю таким авторитетом и властью, как Игорь. Я могу пойти на компромисс, но это бессмысленно, поскольку Лисин не для того публично меня унижал, чтобы через недельку пойти на мировую. Это не тот человек, Гена…

«И это верно».

— Еще я могу предложить ему сотрудничество, поскольку нас объединяют давние взаимовыгодные отношения, но это нелепо, поскольку у нас разный удельный вес, и Лисин без труда добьется моего сотрудничества и без моих инициатив. А потому мне остается только приспособление и уклонение от конфликта. Силы не равны, и однозначна вероятность того, что он меня просто выставит вон, как Маликова, помнишь?.. Два выговора и — гуд бай, Америка… А потому мне остается уклонение и смирение… чтобы собрать побольше информации.

— По Лисину?

— Гена, мне нравится с тобой общаться. Чаще всего, я думаю, что случаях в восьми из десяти, ты соответствуешь своему реноме вдумчивого, доброго человека. Но вот эти два раза… Это катастрофа, Гена, держи, держи себя в руках и не дай себе разбежаться в разные стороны! Я ему о тридцати шести сюжетах в кино, а он мне — «По Лисину?»!.. По Факину, Гена, по Факину!.. Я хочу знать, откуда эта сволочь появилась и с какой целью. И когда мне будут известны ответы на эти вопросы, я пойду к Лисину и напомню ему о флэшке и телефоне как быстром решении проблемы, решить которую таким образом теперь невозможно!

— Быть может, Лисину просто нужно время, чтобы перебеситься? Пройдет месяц, и он, убедившись в том, что удовлетворен, вернет все на прежние места?

— Ты меня имеешь в виду? — с горькой насмешкой воскликнул Коломиец. — Тогда нужно еще добавить: «и Факина уволит, и книги контроля ликвидирует, и аппараты контроля за помещениями уберет». Но в ключи с чипами он вложил много денег, а продажи возросли на четыре процента! Люди стали заниматься делом, и в них поселилась боязнь, понимаешь? То есть реально кажется, что все ходы правильные! Но есть одна проблема…

— Одна проблема? — Гросс рассмеялся. — Мне кажется, она не одна…

— Ты напрасно веселишься. Она и тебя коснется. Догорая, свеча вспыхивает и освещает помещение. Но потом гаснет навсегда. Эти четыре процента — как раз и есть последняя вспышка. Очень скоро начнутся перемены, по сравнению с которыми моя и Гудасова попытка убрать Факина покажутся детской невинностью.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что Факин не тот, кто есть на самом деле. И я найду доказательства этому. Прямо сейчас.

— Ты, наверное, знаешь, где их искать… Слушай, Саня, мне кажется, тебе стоит взять отпуск и отдохнуть. Пока тебя не будет, Лукин доведет отдел до ручки, и они с Факиным за все ответят. А тебя нет, ты отдыхаешь, лечишь разорванные Лисиным нервы… Когда продажи рухнут, Морозко поймет сам, кто ему нужен.

— Я вчера видел, как наш…

— Почему ты замолчал?

После небольшой паузы я услышал осторожный голос Коломийца, обвинить которого в паранойе было невозможно:

— Мне показалось, что мы не одни на лестнице…

— Отдохни, Саня, отдохни! Я уверен — Лисин отпустит!

— Эти игры с телевизором в холле… Ты знаешь об этом?

— Боже мой! От тебя убудет, что ли? Ну, попросили тебя — ты прилепи! Лисин знает, что все шастают к плазме, потому что там шнур из гнезда вываливается! Слава богу, он главного, говорят, не знает… а то бы он за эти маневры задницу кое-кому разорвал…

— Не знаешь, выходит… Может быть, я просто обижен и оттого галлюцинирую, — невпопад забормотал Коломиец. — Но Гена… Я об авторе этих маневров и говорю! Тут что-то не так, и с этим связан, кажется, и Факин тоже! От всего этого — от новобранца, телевизора, от всего можно отмахнуться, но как быть с фактами?

У меня в голове шевелится месиво из мало вяжущихся друг с другом понятий: плазма, телевизор, маневры, карты, Факин, факты… О чем речь, черт возьми?

— Какими еще фактами?

— У меня уже есть о чем поговорить с Игорем…

— Ты сказал, у тебя уже что-то есть?

— Да.

— На Факина?

— К сожалению, нет. Но кто знает, не связан ли он…

— Ты имеешь в виду, что причина не в одном человеке, а в нескольких?

— Именно это я и хочу сказать.

— И ты говоришь, что у тебя на этих людей что-то есть? Какие-то доказательства их злого умысла, направленного на «Глобал»?

— Ты все правильно понимаешь. — Гросс довел Коломийца до того состояния, когда тот не выдержал и принял самодовольный вид.

Вот чего не выбить из Александра, так это его неумения постоянно оставаться простым. Стоит только дать ему понять, что в нем есть что-то, чего нет в остальных, в нем сразу начинается процесс, завершающийся появлением барского вида. И с этого момента нужно потратить немало сил для того, чтобы сбить с него эту уродующую его спесь и превратить в обычного Коломийца. Это его погубит когда-нибудь…

— Что-нибудь серьезное?

Снова наступила пауза, и мимо меня, вниз, полетел пепел. Я даже вижу Коломийца — он сейчас раздул щеки, принял вид Зевса, придумывающего новую проказу для Геркулеса, и точно знаю, что он не выдержит — ляпнет…

Так оно и вышло.

— Скажи мне, Гена, на что способна любовь?

— На многое, — соглашается Гросс. — Я, к примеру, третью неделю лечусь.

Моя нога соскальзывает со ступени, и раздается шарканье.

Разговор мгновенно прекращается.

Я тоже молчу. Мне нечего сказать по поводу того, что на складе готовой продукции у меня работает человек, которому место в кабинете врача кожно-венерического диспансера.

— Что это? — едва слышно спрашивает Коломиец у Гросса.

Тот менее подозрителен:

— Голубь, наверное, с подоконника снялся… Так о чем ты? А, Факин…

— Факин — в первую очередь!

— Перерыв заканчивается, — напомнил Гросс.

— Ладно, двигай к себе в амбар. Вечером сходим в «Сахар»?

— Я ставлю пиво.

Дверь хлопнула, ставя в разговоре точку.

— Интересно, почему пиво ставит кладовщик, а не Коломиец, чья зарплата в три раза больше, чем у Гросса? — пробормотал я, слушая, как затихает эхо и на задымленную лестницу спускается тишина.

Я уже почти оторвался от перил, как вдруг мне на плечо упал, выбив искры и больно кольнув одной из них в ухо, чей-то бычок.

Отшатнувшись, я быстро скинул пиджак и в ярости обнаружил, что брошенный кем-то окурок прожег мой «Зегна». Моя ярость удвоилась. Производитель этой марки уверяет, что костюму не страшны ни огонь, ни вода, и потом… я для кого, мать-перемать, приказы пишу?! Разве я не запретил дымить на лестнице, сукины дети!..

Я не успел толком подумать над тем, кто именно бросил окурок мимо банки из-под кофе — Коломиец или Гросс, как вдруг этажом выше той площадки, где они стояли, тоже хлопнула дверь, и стало тихо так же, как и прежде.