Читать книгу "Легендарный Араб - Михаил Нестеров"

— Здравствуй, Боря, — преувеличенно вежливо поздоровался Радзянский. — Это действительно я. Возьми себе чего-нибудь выпить. Когда я пью в одиночестве, мне кажется, что испытываю только жажду. И ничего, кроме жажды. Так что выручай меня, друг, разговор у нас предстоит долгий.

Не меняя выражения лица, Левин быстро закивал:

— Может, поговорим в номере? У тебя. Ты в каком остановился?

Лев отрицательно покачал головой.

— Поговорим здесь.

— Как скажешь.

Оставив сумку на стуле, Борис вскоре вернулся с кружкой своего любимого баварского светлого.

Левина и Радзянского связывали давние дружеские отношения, которые со временем опустились до приятельских, но стали еще и деловыми. Вновь зарождающейся было дружбе помешало обсуждение долей в их совместном предприятии.

Как и Радзянскому, Левину после полугодовой стажировки в Дании и успешной сдачи экзаменов в МГИМО повстречались на пути два лысоватых дяди с военной выправкой и ненавязчивым предложением попробовать свои силы в главке Первого управления КГБ; как правило, тех, кто сам обращается в Комитет госбезопасности, в этот орган не зачисляют. Поскольку успеваемость в Институте международных отношений у Левина была выше, чем у Радзянского, его отправили работать в Европу, а не в Азию или в Латинскую Америку. На то, что он будет работать в одной из европейских стран, недвусмысленно указывала его стажировка в Дании, к тому же в отличие от Радзянского, специализирующегося на странах Ближнего Востока, Левин упорно изучал датский и финский языки.

Пройдя спецподготовку, Борис больше года ждал вакансии в посольстве СССР в Дании. Там он довольно быстро освоился среди посольских работников, завел дружбу с «чистыми» дипломатами, с оперативниками конкурирующего Главного разведывательного управления и, естественно, со своими коллегами из КГБ. Но первые шаги разведчика вылились в высказывание резидента: «Оперативно бездарно». Действительно, Левин, завязывая знакомство с местным журналистом, едва не скомпрометировал себя, продолжив вечеринку в одном из злачных мест Копенгагена. Получив выговор от шефа, Борис, однако, продолжал недоумевать: как можно заниматься разведывательной деятельностью не рискуя?

Позже поднаторевший опер Левин не спешил с рапортами резиденту и сумел расположить к себе шефа. Равно как и сотрудника полиции Копенгагена. Тот, на взгляд Левина, был готов к вербовке, и Боря завел с резидентом разговор о том, что пора, дескать, включать полицейского в агентурную сеть.

— Не торопись, Боря, — наставлял шеф, — продолжай работать с ним как с агентом. А в отчетах фиксируй лишь динамику развития агентурных отношений.

С подачи резидента Левин стал умело обходить бюрократические преграды Центра. Проводя вербовку в короткие сроки, не спешил с рапортом. Но необходимые данные получал. Успел усвоить, что долго тянуть с клиентом не стоит — не только советские разведчики работали в Дании, и кандидат мог попасть под влияние другой резидентуры. Что далеко ходить, его могли перехватить свои же опера из военной разведки — любители хватать каштаны из огня чужими руками. Военному атташату нужны были результаты так же, как и дипкорпусу КГБ, конкуренция начиналась буквально с вешалки.

Борис проработал в Дании три года, затем срок его пребывания продлили еще на год — к огорчению завистников посольства, которые считали его посредственным дипломатом и оперативником. Кто-то из коллег, подметив его натуру, дал ему меткое прозвище Скользкий Джим. Вначале показавшаяся оскорбительной, впоследствии эта кличка даже стала нравиться Левину; если кто-то подмечал в нем изворотливость, сам Борис назвал это хитростью.

Однако изворотливость, или хитрость, не помогла ему однажды избежать неприятности: в совершенно безобидной, казалось, ситуации он умудрился нарушить местное законодательство, и ему пришлось покинуть страну пребывания.

Это случилось в то время, когда Радзянский «жаловался» начальнику отдела Шерстневу на скучную работу разведчика. И Арабу, и Левину было о чем поплакаться друг другу. Встречаясь в Центре, они нашли общие интересы, а спустя годы, когда расформировали спецгруппу «Набат» и Лев остался без работы, они снова повстречались. Но оба уже стали другими, во всяком случае, Левин не узнавал своего приятеля, взгляд которого стал жестче, а его тонкий юмор огрубел.

Борис продолжил службу в органах госбезопасности, сменив отдел, и только в 1993 году принял предложение возглавить службу безопасности одного столичного банка, который просуществовал всего год. Левин почувствовал вкус к деньгам, в силовые органы возвращаться не помышлял. Около полутора лет он проработал в качестве начальника охраны в московской ювелирной фирме «Реставратор», затем ушел по причине собственной недальновидности: ему казалось, что «Реставратор» — неперспективная фирма, что через год-два она погорит. Ему не хотелось покидать пепелища, поэтому он ушел загодя. В том опять же виделся элемент игры, но такова была натура Бориса Левина.

А насчет «Реставратора» он ошибся, в ювелирной фирме сменилось руководство, и она стала одной из самых престижных в Москве.

Природная изворотливость, внешность респектабельного человека, умение вести себя непринужденно позволили Борису завести множество знакомых среди бизнесменов, политиков, служителей музы. Он не пропускал ни одной презентации, будь то открытие православного храма или ночного клуба, торжество по случаю выхода на экраны очередного киношедевра или премьеры спектакля; среди фрачников чувствовал себя как рыба в воде. Пусть он не имел к ним никакого отношения, зато удовлетворенно ухмылялся, слыша у себя за спиной: «Кто это?» — «Борис Левин», — веско звучал ответ непосвященному. Одним словом, в определенных кругах Борис Левин был загадкой, и каждый уверял каждого, что знает об этом человеке все, но в силу определенных причин... За многоточием следовала красноречивая пауза.

Он был женат ровно два месяца, хотя ухаживание за дочерью энергетического магната длилось неприлично долго, около полугода. Невеста принюхивалась к жениху, он к ней, точнее, к ее папаше. До свадьбы Левин не предполагал, что его суженая склонна к нервным срывам, которые грозили перерасти в затяжные припадки. «Это надолго», — сказал себе Левин во время очередного пароксизма молодой жены и, не удосужившись стереть пену с ее губ, навсегда покинул красиво иллюминированный особняк. Тесть попытался вернуть Бориса в семью, но зять шарахнулся от него, словно его шибануло током. А жена говорила, что подарит ему ребенка, чем окончательно отпугнула от себя моложавого беглеца.

9

Борис отхлебнул пива, смахнул с губ пену.

— Руслан здесь? — задал он неуместный вопрос, первым затрагивая серьезную тему, но давая собеседнику повод проявить большую инициативу. Дипломатией тут и не пахло.

— Зачем ты спрашиваешь? Ты лучше меня знаешь, что он здесь и что я говорил с ним. — Пора приступать к «домашней заготовке», с неудовольствием подумал Радзянский. — Боря, ты же не хочешь стать моим клиентом?

— Погоди угрожать мне? — Наклонив голову, Левин выставил вперед ладонь с зажженной сигаретой между пальцев. — Да, я совершил ошибку. А кто не ошибается? Правильно — тот, кто ничего не делает. Я торопился, Хачиров торопился. А то, что он разыграл целый спектакль, — это не моя вина. К тому же, Лева, ничего страшного не произошло. Горцы — они слово держат. Ну немного посуетились, и так далее...