Читать книгу "Бабушки - Дорис Лессинг"

Так оно и пошло.

Мэри часто оставалась с Томом на ночь в доме Гарольда и Молли, все было очень по-семейному и уютно. Если о свадьбе не заговаривали, то только из чувства такта. Хотя имелась и еще одна причина, более туманная. Однажды в постели Мэри увидела следы укуса у Тома на голени и воскликнула: «О боже! Кто это сделал? Собака?» Подумав, он ответил: «Нет, это засос». — «Черт, кто…» Мэри игриво попробовала примериться, но Том отдернул ногу, а потом отодвинулся сам. «Не надо», — сказал он. А потом добавил таким тоном, которого она от него раньше не слышала: «Не смей больше никогда этого делать».

Мэри изумленно посмотрела на него и заплакала. Он молча встал с кровати и ушел в ванную. Вернулся Том уже одетым и даже не посмотрел на нее.

Было в этом что-то… нехорошее… куда ей не следовало соваться. Мэри поняла. Ее так шокировало это событие, что она чуть не порвала с Томом, прямо там же, в тот самый момент.

А Том подумал, что можно и вернуться домой. «Здесь» ему нравилась свобода, а теперь это восхитительное состояние испарилось.

Город стал для него тюрьмой. Он был небольшой, но дело не в этом. Тому нравилось само место, расползающиеся от университета и делового центра пригороды с одноэтажными летними домами, а вокруг — поросшая кустарником и колючками пустыня. После репетиции в университетском театре он мог за десять минут дойти до зарослей остро пахнущих колючих кустов, на грубом желтом песке под ногами поблескивали бледные опавшие колючки, предупреждая: осторожно, не наступи, мы пробьем даже самую толстую подошву! По ночам, после выступления или репетиции, он выходил прямо в ночь и слушал стрекот сверчков, а над головой простиралось чистейшее небо, сверкающее блеском цветных огней. Иногда, когда он возвращался в отцовский дом, его ждала Мэри:

— Где ты был? — спросила она однажды.

— Гулял.

— А мне почему не сказал? Я тоже люблю гулять.

— Я в какой-то мере волк-одиночка, — ответил Том. — Кот, гуляющий сам по себе. Извини, если это не для тебя.

— Ладно, — отозвалась Мэри, — не сердись.

— Я думаю, тебе лучше заранее представлять, во что ты впутываешься.

Услышав это, Гарольд с Молли переглянулись: это значит, он готов? Мэри тоже в этих словах послышалось обещание.

— К счастью, я люблю кошек.

Но он ее пугал, и, втайне от всех, она плакала.

У Тома тоже было неспокойно на душе. Он стал очень несчастным, но не заметил этого. Просто это случилось с ним впервые, и он не смог распознать эту муку. Некоторые люди отличаются просто невиданным здоровьем, они никогда не болеют, но если вдруг им случается захворать, им становится настолько плохо, стыдно и страшно, что они могут даже умереть. Том был точно таким же в области эмоций.

— Что это? Что со мной? — стонал он, просыпаясь с тяжестью на сердце. — Я хочу пролежать весь день в кровати, укрывшись одеялом с головой.

Но из-за чего? С ним же все было в порядке.

Онажды вечером, когда он стоял под звездным небом, ему стало настолько грустно, что захотелось выть на луну, и тогда Том признался сам себе: «Боже, как я несчастен. Да, вот в чем дело!»

Он сказал Мэри, что ему плохо. Она пыталась позаботиться о нем, но Том велел ей оставить его в покое.

На периферии дороги рано или поздно превращаются в тропы и бегут по пустыне туда, куда ходят гулять студенты, где они устраивают пикники. Между протоптанными дорожками есть и почти невидимые тропки, петляющие между душистыми кустами, которые в дневное время просто усыпаны бабочками, а ночью волнами излучают этот аромат, привлекающий летучих мышей. Том ступил на асфальтированную дорогу, свернул на пыльную дорожку, потом сошел и с нее — на узкую тропку, которая вела на небольшой холм с камнями: один был большой и плоский и долго хранил тепло дневного солнца. Том улегся на этом горячем камне, и страдание заполнило его.

— Лил, — шептал он. — Лил.

Том наконец понял, что скучает по ней, вот в чем проблема. Почему это его так удивило? Где-то в глубине души он все это время думал, что когда-нибудь найдет себе ровесницу, и тогда… но эта мысль казалась такой… неопределенной. А Лил в его жизни была всегда. Он лег лицом на камень, понюхал его — легкий металлический запах, горячая пыль, аромат крошечных растений, поселившихся в трещинах. Он думал о теле Лил, которое всегда пахло солью и морем. Она словно была морским жителем, так часто она в нем купалась, бывает, только обсохнет — и снова в воду. Том укусил себя за руку, осознав, что первым его воспоминанием было, как он слизывает соль с ее плеч. Они тогда играли, маленький мальчик и давняя подруга его матери. С самого рождения каждый сантиметр его тела привыкал к сильным рукам Лил, и Том тоже знал ее тело, как собственное. Перед его внутренним взором снова предстали груди Лил, едва прикрытые бикини, между ними — несколько блестящих песчинок, как и на плечах.

— Я лизал ее ради соли, — пробормотал он. — Как животные лижут солонцы.

Вернулся Том очень поздно, в доме было уже темно, но он не лег спать, а сел писать письмо Лил. Раньше он совершенно не имел к этому склонности. Поняв, что почерк у него совершенно неразборчивый, он вспомнил, что под кроватью стоит старая печатная машинка. Том достал ее и начал писать, поставив ее на полотенце, чтобы хоть немного приглушить звук. Но Молли все равно проснулась, постучалась к нему и спросила: «Не можешь уснуть?» Том извинился и прекратил.

Утром он дописал письмо, отправил и написал еще одно. Увидев, кому оно адресовано, отец спросил:

— Значит, ты не матери пишешь?

— Как видишь, нет, — Том решил, что у семейной жизни есть свои недостатки.

После этого он стал писать Лил в университете и отправлял письма сам.

Когда Молли поинтересовалась, в чем дело, он сказал, что не особо хорошо себя чувствует, и она порекомендовала обратиться к врачу.

Когда Мэри спросила, в чем дело, Том сказал, что все хорошо.

Но все же он «туда» не возвращался; оставался «здесь», то есть с Мэри.

Том каждый день писал Лил, отвечал на письма, точнее сказать, записки, которые иногда писала ему она; звонил матери, как можно чаще гулял по пустыне, уверял себя, что это пройдет. Что не стоит беспокоиться. Но сердце его превратилось в комок холодного одиночества…

Спал он ужасно.

— Слушай, — сказала Мэри, — если хочешь все отменить, скажи.

Он замял разговор:

— Что отменить? — и добавил: — Просто дай мне время.

А потом, совершенно импульсивно, или, может, потому, что ему вскоре предстояло принять решение по еще одному предложению, он заявил отцу:

— Я уезжаю.

— А Мэри? — поинтересовалась Молли.

Том не ответил.

Вернувшись домой, уже через час он оказался в постели Лил. Но теперь уже было не как тогда. Теперь он мог сравнивать, и он сравнивал. Дело не в том, что Лил старая — она сохранила свою красоту, так что он все бормотал и шептал: «Какая ты красивая», но все же кто-то другой уже имел на него право — Мэри. Он был даже не лично ее. Мэри или какая-то другая женщина — есть ли разница? Вскоре ему придется… он должен… все ждут от него этого.