Читать книгу "Профессор, поправьте очки! - Дмитрий Стрешнев"

Катя доверчиво засмеялась – очевидно шутке про прожектор.

"А ушки-то у нее бархатные!"-простонал карлик внутри у Чикильдеева – и умер: Сева придушил его.

7.

Когда усилие миллионов упрямых часовых механизмов затащило ночь над городом далеко за полночь, над Москвой поднялся ветер, и на небо стала выползать плотная пенка с неровными краями. Скоро луна стала похожа на хитрого лысого японца, выглядывающего из-за облака. Благородный чистый свет стал постепенно мутновато-зеленым – как будто серебряное лунное блюдо покрылось окислом от небрежного обращения. В тревожном этом свете вещи, нахмурившись, стали выглядеть так, будто затаили обиду или злобу, а на лицах спящих людей проступила тревога, дыхание стало неровным, а ноги и руки начали подергиваться, как будто их владельцы пытались убежать от страшной опасности.

Затерявшийся где-то в невзрачных пятиэтажках севин профиль, уткнувшийся в подушку рядом с Катей, чмокнул губами и явственно произнес:

– -Ёкарный бабай!

Примерно в это же время во многих километрах от этого места Илья Ильич Полуботов, укрытый по пояс одеялом Caleffi, а выше – китайской пижамой, вздрогнул, будто увидел во сне скорпиона, и, застонав, попытался бессильной рукой нащупать мобильный телефон Nokia, лежащий как всегда на тумбочке.

Далеко от них обоих загадочно фосфоресцировал под луной фасад Дома Искусств с колоннами, наполовину выступающими из густой тени. Между колоннами трепыхалось и о чем-то шептало на своем языке длинное полотнище, извещающее об открытии "Антик-шоу". Разумеется, виной всему были ветер и ночь, но все же оказавшемуся случайно поблизости впечатлительному человеку могло показаться, что кто-то невидимый, растворенный во тьме, пытается рассказать непослушным языком какую-то мрачную историю, известную ему одному.

8.

Раздался озадаченный смех. Потом развязный голос сказал:

– -Невероятно! Сколько всё-таки можно рассказать о паркете фирмы Stile!

Хорошо поставленный баритон подхватил:

– -Паркет! Как много в этом звуке!..

На него наехал развязный:

– -Ну что же, мы поняли, где покупать паркет, а теперь едем с новой композицией. Для всех фанатов и для Милюкова Константина. Послушайте – и утонете!

Гнусные голоса тут же заорали:"Рыжая паршивка, ты моя ошибка!.." – судя по словам – вокально-ударная группа типа "Голову свело".

Затем снова раздался озадаченный смех и опять появился развязный:

– -Невероятно! Сколько все-таки можно рассказать о жидком мыле Fairy!..

Под эти звуки Сева Чикильдеев медленно всплыл со дна омута и понял, что лежит на чужой постели под тонким одеялом.

Сева никогда особенно не радовался утреннему пробуждению. Утро, даже самое лучезарное, напоминало ему незнакомого человека, постучавшего в дверь. Вместо глаз у этого типа громко тикающие часы, в зубах – карта города с пугающе яркими пометками, в руках руль, а у ног – портфель Пандоры. И сердце тут же начинает отвратительно громко стучать, пытаясь догнать секундные стрелки, пляшущие на выпученных циферблатах, руки дергаются в поисках рычага коробки передач, а в это время портфель у ног пришельца шевелится, как ненормальный, и из-под его затасканной крышки вылезают то бумажные листы, на которых можно успеть разобрать: "Ввиду…" или: “Ниже прилагается…”, то рыла телефонных трубок, успевающих квакнуть: “Вышлите прриложение к договорру!..”, а бывает, что утробный голос вдруг громко ухнет из самого портфельного нутра: “Выполнение работ должно удовлетворять следующим условиям!..”

Сева задергал ногой, отгоняя наваждение, упер нос в часы Citizen, чей браслет, словно обручальное кольцо, постоянно обнимал его руку и, словно обручальное кольцо, скреплял его союз с этой жизнью.

8.43.

До этого времени джинн времени сидел, запечатанный на всю ночь, в часах. Теперь он вырвался наружу, и Сева был в его власти. Снова захлопнув глаза, исполнительный директор "Экспошарма" принялся в ужасе считать. Выходило, что он еле успевал в Дом Искусств к моменту запуска посетителей на "Антик-шоу".

Осознав результат вычислений, Сева слетел с тахты так стремительно, будто Земля, как не раз предсказывали ученые, вдруг наткнулась на крупный космический объект. В такой ужасный цейтнот он давно не попадал: с одной стороны – девушка, без которой уже нельзя жить, а с другой – работа, без которой, как известно, тоже не проживешь.

Радиокрики, несущиеся с кухни, подсказывали, что Катя находится там. Чудо, как аккуратна, подумал Сева. Такая маленькая квартирка – и, никаких тебе, Чикильдеев, запахов плиты. Как ей только это удается?

При мысли о готовом завтраке он с удовольствием добавил в свою пользу восемь сэкономленных минут.

Стыдливо надев брюки, Сева пробрался в ванную. Чистить зубы пришлось пальцем, намазанным мылом. Потом тем же пальцем он с легким отчаянием провел по подбородку, где всходы обильнее. Илья Ильич уже имел несколько раз причины высказать ему свое огорчение по данному поводу. В первый раз Сева принужден был выслушать назидательный рассказ о том, как Александр Македонский велел брить бороды своим солдатам, чтобы во время боя врагам не за что было их ухватить. Во второй раз было рассказано про Сципиона Африканского – кажется римского генерала – который первым в истории человечества преподнес всем пример ежедневного бритья. Теперь, очевидно, придется выслушать про бояр и Петра Великого.

Сделав себе при помощи карманной расчески респектабельный пробор и причастившись чужим дезодорантом Fa, Сева наконец постучал в стеклянную дверь кухни.

Губы у Кати уже не были лиловыми, как накануне, а волосы собрались в пучок на затылке, но хуже от этого она Севе не показалась.

– -Ой, ты уже встал! А я хотела тебя будить! Завтракать будешь?

– -Угу,-пробурчал Сева. С глазами у него тоже что-то произошло: он никак не мог найти, куда Катя поставила то, что приготовила, пока он всплывал из глубин сна. На виду были только банка растворимого кофе Maxell House, сухие сливки Completa да еще бутерброд с маслом на столе перед Катей.

– -Что хочешь,-сказала она.-Что хочешь, то и бери.

– -У нас что – шведский стол?

Катя слегка покраснела.

– -Скорее, шведский холодильник.

– -Понятно.

Себе на завтрак Сева достал маслины, сыр и обуглил в тостере незнакомой конструкции несколько кусков хлеба.

– -Как тебе у меня? Нравится?-спросила Катя.

Ее немного заискивающий тон должен был заменить яичницу с беконом.

– -Очень,-сказал Сева.

Настоящие его мысли в этот момент были примерно такие: квартирка – мышеловка, а уж район… в таком впору запить, повеситься или вступить в банду. Но Катя… Катя нравилась ему всё больше.