Читать книгу "Ключ Сары - Татьяна де Ронэ"

Помнится, когда мне было столько, сколько сейчас Зое, я хотела стать журналисткой. Впервые я начала писать еще в средней школе, тогда это были заметки для школьной стенной газеты, и с тех пор не могу остановиться. Я приехала жить в Париж, когда мне только-только исполнилось двадцать, сразу же после окончания Бостонского университета, где я получила диплом магистра со специализацией по английскому языку и литературе. Моим первым местом работы стал американский журнал мод, в котором я получила должность младшего помощника редактора колонки. Но вскоре я уволилась оттуда. Мне хотелось писать о чем-нибудь более значимом, нежели длина юбок или какие цвета будут особенно популярны нынешней весной.

Но вышло так, что я согласилась на первую же попавшуюся работу. Она заключалась в том, что я должна была переписывать пресс-релизы для сети американского кабельного телевидения. Зарплата, конечно, оставляла желать лучшего, но на жизнь мне хватало, и я поселилась в девятом arrondissement, в квартире вместе с двумя геями, Эрве и Кристофом, которые стали моими добрыми друзьями.

На этой неделе я собиралась поужинать вместе с ними в их жилище на рю де Кадет, где я жила до того, как встретила Бертрана. Он редко составлял мне компанию. Иногда я даже недоумевала, почему ему настолько безразличны и неинтересны Эрве и Кристоф. «Потому что твой дорогой супруг, как и большинство французских буржуа, благовоспитанных и удачливых джентльменов, предпочитает женщин гомосексуалистам, cocotte, милая моя!» Я буквально слышала томный голос своей подруги Изабеллы, ее озорной и лукавый смешок. Да, она была права. Бертран явно и безусловно отдавал предпочтение женщинам. Бабник, короче говоря, как назвала бы его Чарла.

Эрве и Кристоф по-прежнему обитали там же, где и я жила с ними раньше. Если не считать того, что моя крошечная спаленка теперь превратилась в просторный встроенный стенной шкаф для одежды, в который можно было войти. Кристоф был жертвой моды, чем, впрочем, гордился. Мне нравилось бывать у них в гостях; здесь всегда можно было встретить интересных людей: известную модель или популярного певца, неординарного писателя, чье творчество вызывало неоднозначную реакцию, симпатичного соседа-гея, кого-нибудь из американских или канадских журналистов, а в придачу еще иногда и очередного начинающего редактора. Эрве работал пресс-атташе в большой издательской компании, а у Кристофа был модный небольшой бутик в Латинском квартале.

Они были моими настоящими, верными друзьями. Хотя у меня были здесь и другие друзья, в основном экспатрианты из Америки — Холли, Сюзанна и Джейн. С одними я познакомилась во время работы в журнале, других встретила в американском колледже, куда частенько заглядывала, чтобы повесить там объявления о найме приходящих нянь. У меня в подругах числилась даже парочка француженок, типа Изабеллы. Я обзавелась ими благодаря занятиям балетом Зои, в школе Салль Плейель, но именно Эрве и Кристофу я могла позвонить в час ночи, после очередной ссоры с Бертраном. Именно они приехали в больницу, когда Зоя сломала лодыжку, свалившись с мотороллера. Они были из тех, кто никогда не забывал о моем дне рождения. Из тех, кто всегда знает, какие фильмы сто́ит смотреть и какие пластинки покупать. Их угощение неизменно было изысканным, бесподобным и подавалось только при свечах.

Я прихватила с собой бутылку охлажденного шампанского. Кристоф еще принимает душ, объяснил Эрве, встречая меня в дверях. Ему уже перевалило за сорок, точнее, он приближался к пятидесяти и был пухленьким, лысым и жизнерадостным. При этом Эрве дымил как паровоз. Убедить его бросить курить было невозможно. Поэтому мы даже и не пытались.

— Очень милый жакет, — заметил он, откладывая сигарету, чтобы откупорить шампанское.

Эрве и Кристоф всегда обращали внимание на то, что я ношу и какими духами пользуюсь. Они замечали мой новый макияж или прическу. В их обществе я никогда не ощущала себя l'Américaine, отчаянно пытающейся угнаться за парижским высшим светом. С ними я была собой. И за это была им благодарна.

— Этот сине-зеленый цвет идет тебе, он прекрасно подходит к глазам. Где ты купила его?

— В магазине «ХиМ», на рю де Ренн.

— Ты выглядишь сногсшибательно. А как обстоят дела с квартирой? — поинтересовался он, протягивая мне фужер и теплый гренок, намазанный розовым паштетом из кефали.

— Там нужно чертовски много переделывать, — вздохнула я. — Боюсь, это работа не на один месяц.

— Полагаю, твой дорогой супруг-архитектор пребывает в полном восторге от подобной перспективы?

Я поморщилась.

— Ты хочешь сказать, что он неутомим?

— Ага, — согласился Эрве. — Чем причиняет тебе кучу неприятностей.

— Один-ноль в твою пользу, — проворчала я, отпивая глоток шампанского.

Эрве внимательно взглянул на меня поверх крошечных очков без оправы. У него были светло-серые глаза и невероятно длинные ресницы.

— Послушай, Жужу, — изрек он, — с тобой все в порядке?

Я жизнерадостно улыбнулась.

— Да, у меня все отлично.

Но это было далеко не так. Вновь обретенные познания о событиях июля сорок второго года пробудили во мне чувство незащищенности и уязвимости, порождая в душе доселе неведомую обреченность, какое-то тяжелое чувство, которое я даже не могла описать словами, и это меня беспокоило. И всю неделю — с того самого момента, как я начала поиски информации об облаве на «Вель д'Ив» — я не могла избавиться от этого ощущения, оно ни на минуту не оставляло меня.

— Знаешь, ты сама на себя не похожа, — озабоченно заявил Эрве. Он присел рядом и пухлой рукой похлопал меня по колену. — Я помню, когда у тебя бывает такое лицо, Джулия. Тебя что-то гложет. А теперь будь хорошей девочкой и расскажи мне, что случилось.

___

Отгородиться от ада, разверзшегося вокруг, девочка могла только одним способом — уткнуться лицом в острые коленки и зажать уши ладошками. Она принялась раскачиваться взад и вперед, наклоняя голову к самой земле. Думай о приятных вещах, думай обо всем, что тебе нравится, обо всем, что доставляет радость, обо всех особенных, волшебных минутах и событиях, которые помнишь. О том, как мать водила тебя к своей парикмахерше, и о том, как все восторгались твоими густыми волосами цвета спелой пшеницы, которыми ты обязательно будешь гордиться впоследствии, ma petite![16]

Или о том, как отец работал с кожей у себя в мастерской, o том, какие быстрые и сильные у него руки, и как она восхищалась его ловкостью и умением. О ее десятом дне рождения, о новых наручных часах в замечательной синей коробочке, о кожаном ремешке, который сделал для них отец, о его пьянящем запахе и о том, как негромко тикали часики на руке, приводя ее в полный восторг. Она так гордилась подарком. Но мама сказала, что не сто́ит носить часы в школу. Ведь она может разбить их или потерять. Так что новенькие часики видела только ее лучшая подружка Арнелла. И она так ей завидовала!