Читать книгу "Проклятье фараона - Элизабет Питерс"

– За нас не волнуйся, дорогой. – Твердость, с которой я произнесла следующую фразу, делает мне честь. – Мы с Рамзесом прекрасно справимся. Писать будем каждый день...

– Писать?!! – Эмерсон сверкнул глазами. Клянусь, со стороны могло показаться, будто он в ярости. – Что за чертовщину ты тут несешь? Знаешь ведь, без тебя я никуда не поеду!

– Но... – попыталась было я возразить, хотя сердце так и пело от восторга.

– Не мели чушь, Пибоди! И речи быть не может.

Ах, читатель! Что за сладостный миг, что за триумф выпал на мою долю! Год жизни можно отдать, лишь бы увидеть потрясение, исказившее небесные черты леди Баскервиль. И, пожалуй, еще полгода – за ее пристальный взгляд, выискивающий хоть намек на чары, которыми я намертво приковала к себе мужа!

Придя в себя, гостья нерешительно пробормотала:

– Можно попробовать устроить ребенка...

– Нет, леди Баскервиль, – замотал головой Эмерсон. – Прошу прощения, но мы вынуждены отказаться. Как насчет Петри?

– Ужасный человек, невыносимый! – содрогнулась наша гостья. – Генри терпеть не мог этого зазнайку, невежу и грубияна!

– Есть еще Нэвилл.

– Да он же просто неуч, как говорил Генри. К тому же Нэвилла уже нанял египетский Исследовательский фонд.

Эмерсон предложил еще несколько имен на выбор; мадам отвергла все до единого, но раскланиваться не собиралась. Я гадала, что за карту она припрятала в рукаве. Пусть бы уж козырнула – да и отправлялась восвояси. Я устала, хотелось побыть с Эмерсоном наедине, да и живот подвело от голода.

Не представляю, когда бы мы избавились от засидевшейся гостьи, если бы не наше беспардонное, но в данном случае весьма кстати явившееся чадо. Вечерний ритуал прощания Рамзеса с папочкой и мамочкой был незыблем, как египетские сфинксы. Тем вечером мы явно задержались, а среди добродетелей нашего отпрыска терпение, боюсь, не значится. Подождав, по его мнению, достаточно долго, Рамзес отправился на поиски родителей. Понятия не имею, каким образом ему удалось ускользнуть от бдительного ока нянюшки; впрочем, он всякий раз менял тактику, доведя искусство побега до совершенства.

Двери гостиной распахнулись с таким треском, точно их толкнула рука какого-нибудь мифического исполина. На пороге же возникло нечто миниатюрное, чуть ли не эфемерное – фигурка в белой ночной рубашечке, с сияющим личиком в обрамлении чуть влажных кудрей. Ну чистый ангел! Для полного сходства с херувимами Рафаэля не хватало только крылышек за спиной.

Обеими руками несостоявшийся херувим прижимал к груди огромную папку – рукопись «Истории Египта» Эмерсона. Бросив быстрый и не слишком доброжелательный взгляд на незнакомку, ребенок уверенно зашлепал к папочке.

– Говолил – почитаешь! – с укоризной напомнил он.

– Говорил, говорил... – Эмерсон взял у сына «Историю». – Сейчас приду, Рамзес. Возвращайся к себе.

– Нет, – спокойным, но не терпящим возражений тоном отозвался Эмерсон-младший.

– Какая прелесть! – пропела леди Баскервиль. – Маленький ангелок!

Я собралась было исправить это определение на другое, поточнее, как Рамзес вдруг продемонстрировал свои ямочки и сладким голоском проворковала:

– А ты – холошенькая тетя.

Напрасно тетя так расточала в ответ улыбки и алела счастливым румянцем. Откуда ж ей, бедной, знать, что в устах Рамзеса это не комплимент, а всего лишь констатация очевидного факта. Более того, легкий изгиб его губ и выбор слова «хорошенькая» вместо «красивая» (а разницу, будьте уверены, Рамзес знал с пеленок) заставили меня насторожиться. Я нутром чуяла, что наше не по годам проницательное чадо имеет что-то против леди Баскервиль и при первой же возможности выдаст в лоб свое нелицеприятное мнение. Стоит лишь подтолкнуть его в нужном направлении и...

К сожалению, подобрать ключик к откровенности Рамзеса мне не удалось: помешал Эмерсон.

– Иди к себе, сынок, – повторил он. – Няня будет волноваться.

Услышав непривычные приказные нотки в голосе отца, Рамзес удивился, но виду не подал. Холодный расчет, как вы помните, был неотъемлемой чертой характера нашего отпрыска. Вот он и воспользовался ею на полную катушку, обратив свои чары на гостью. Просеменив через комнату, Рамзес остановился напротив леди Баскервиль, с невинным видом сунул палец в рот (между прочим, от этой идиотской привычки я отучила его еще в младенчестве) и восхищенно округлил глаза.

– Очень холошенькая тетя. Ламзесу нлавится. Ламзес хочет на лучки.

– Ах ты, лицемер несчастный! – возмутилась я. – А ну кыш отсюда!

– Он у вас просто прелесть, – залепетала леди Баскервиль. – Хорошенькой тете пора уезжать, малыш. Поцелуй тетю на прощание.

Взять его «на лучки» она и не подумала. Просто наклонилась и подставила безукоризненно гладкую белую щеку. Оскорбленный в лучших чувствах – ну как же! от постели отлынить не удалось! – Рамзес звучно приложился к щеке тети, оставив мокрое пятно там, где еще секунду назад лежал ровнехонький слой пудры.

– Холошо, ухожу! – заявил наш обиженный ангел. – Быстло плиходи, папочка. И ты, мамочка. Дай мою книгу!

Эмерсон смиренно вернул сыну рукопись, и тот удалился. Леди Баскервиль, уловив намек, поднялась.

– Мне тоже пора. Ради бога, простите за беспокойство.

– Ничего, ничего, – поспешно успокоил Эмерсон. – Жаль, что не смогли помочь.

– Очень жаль, – с тонкой улыбкой согласилась гостья. – Что поделать... Теперь, познакомившись с вашим очаровательным ребенком и обворожительной супругой (тут мне пришлось вернуть ей улыбку), я могу понять, почему связанный семейными узами человек не горит желанием сменить домашний уют на полную опасностей и неудобств жизнь в Египте. Ах, мой дорогой Рэдклифф, вы стали истинным семьянином! Прелестно! Просто прелестно! Какая радость видеть вас наконец устроенным и успокоившимся! И это после стольких лет неугомонного холостячества! У кого повернулся бы язык винить вас за отказ? Никто из нас, разумеется, не верит во всякие проклятия и тому подобные глупости, однако в Луксоре действительно происходят странные вещи. И я понимаю, что сломя голову броситься навстречу неизвестным опасностям способен лишь человек мужественный, горячий, даже отчаянный. Счастливо оставаться, Рэдклифф... миссис Эмерсон. Приятно было с вами встретиться. Нет-нет, умоляю, не провожайте. Я и без того доставила вам уйму хлопот.

Вот это я понимаю – актриса! Начала за здравие, кончила за упокой. Куда только девались шелестящий баюкающий голос и умиротворенный тон. Леди Баскервиль метала фразы, точно индеец – дротики. Несчастный Эмерсон стал сине-багровым; попытался было прохрипеть что-то в ответ, но мадам лишила его даже этого ничтожного удовольствия. Грациозно развернувшись, леди Баскервиль в траурном облаке кружев и газа выплыла из гостиной.

– Ч-черт! – Эмерсон в сердцах пнул диван.

– Из ряда вон наглая особа, – согласилась я.