Читать книгу "Щепки плахи, осколки секиры - Николай Чадович"

— Где это говорится? — удивилась Верка.

— Промеж гробовщиков, — охотно объяснил Басурманов. — У меня тесть по похоронному делу работал.

— Мерзкие вы вещи, братец мой, рассказываете, — поморщился Смыков. — Не очень-то приятно с живыми мертвецами компанию водить.

— Какая разница? — было ясно, что последние слова озадачили Басурманова. — Вы про это не думайте. Жрут они, как живые, будьте спокойны… Вот только бабы у них неласковые. По доброй воле не уломать. Силой приходится…

— Ну и скотина же ты, — сказала Верка с презрением.

— Сказанули вы тоже… — покосился на нее Басурманов. — Тут, дамочка, не Париж и даже не Москва златоглавая. А Синька… место, куда покойников сплавляют, чтобы они там заместо блошек выпендривались… Учитывайте обстоятельства.

— Нда-а, задал ты мне, борода, задачу. — Зяблик разглядывал Басурманова так, словно тот был предназначенной на дрова чуркой: с какой, дескать, стороны и с какого замаха ее сподручней рубить.

— А что такое? — Под этим равнодушно-безжалостным взглядом бывший егерь стал как бы даже ниже ростом.

— Выходит, если я тебя сейчас убью, то не до самой смерти? И завтра ты опять будешь мне глаза мозолить?

— Ни-ни! — Басурманов попятился. — Зачем вам лишние хлопоты. Отпустите с Богом. Я вас теперь за версту обходить стану. И корешам своим закажу.

— Лучше бы ты, конечно, молчал про нас, — мрачно молвил Зяблик. — Да где тебе удержаться… Язык, как помело. И как только тебя в егерях терпели… Кстати, а какого рожна ты к нам сунулся? Кто тебя послал?

— Никто. Я издали приметил, что вы с места не сдвинулись. Подзадорить вас хотел.

— А тебе что, права такие даны?

— Ну, как сказать… — Басурманов замялся. — Кто тут какие права дает… Просто я привык порядок обеспечивать…

— Нет, вы посмотрите на этого засранца! — Зяблик подбоченился. — Явился сюда дуриком и права качает! Да где — в потустороннем мире с неизвестным числом измерений! Во народ! Ни Бог вам не указ, ни природа! Мы рождены, чтоб горы сделать пылью. Пустить в расход пространство и простор. Нет мил-друг, я тебе сопатку все же нынче поровняю.

— Эвона, кто к нам пожаловал! — рожа Басурманова, скукожившаяся от страха, внезапно прояснилась.

Взоры присутствующих (кроме Зяблика, который на такие фокусы был не падок и умел держать в поле зрения сразу несколько объектов) обратились в ту сторону, куда тыкал пальцем Басурманов.

Вдали уже посверкивала лиловая стрекоза, как всегда выписывавшая в воздухе замысловатые петли и зигзаги. В этом мире, похоже, для нее не существовало никаких препятствий. Если она собиралась атаковать ватагу, невозможно было даже примерно предугадать, с какой стороны эта атака последует.

— Вот и птичка-синичка прилетела, — сказала Верка. — Крылышки почистить и мошек поклевать.

— Ну я побегу, пожалуй, — заторопился Басурманов. — И вам того же желаю.

— Ладно, вали, — буркнул Зяблик. — Только про нашу сердечную встречу не забывай.

— Пошли и мы, что ли, — сказал Смыков, когда проворно улепетывающий Басурманов превратился в еле заметную точку. (Произошло это почему-то куда быстрее, чем в условиях обычного трехмерного мира.)

— Во попер, на мотоцикле не догонишь! — сказал Зяблик, глядя ему вслед.

— Бегает он как раз и неважно, это законы перспективы здесь искажены, — возразил Цыпф.

Стрекоза порхала уже в непосредственной близости от них, и ватага, разобрав имущество, двинулась куда глаза глядят. Поскольку все в этом мире было обманчиво: и пространство, и время, и даже законы перспективы — решили особо не торопиться. Зачем тратить силы в борьбе за какой-то приз, если не известны ни правила этой борьбы, ни ценность самого приза. Из путаных речей Басурманова они поняли лишь одно: успех здесь, как и в рулетке, приносит только слепая удача.

Пустота под ногами уже почти не пугала людей, да если хорошенько присмотреться, это была вовсе и не пустота. В сиреневой бездне поблескивали полупрозрачные, причудливо изломанные плоскости, скользили смутные тени, угадывались очертания каких-то грандиозных структур.

Во всем обозримом пространстве — даже глубоко под ногами и высоко над головой — передвигались люди, с такого расстояния действительно похожие на шустрых блох. Были среди них и одиночки, и целые компании. Что касается направлений, которых придерживались подневольные соискатели неведомых призов, то они не поддавались никакому логическому анализу. Кто-то двигался в ту же сторону, что и ватага, кто-то наоборот — встречным курсом. Одни карабкались вверх, а другие все глубже опускались вниз.

Впрочем, как объяснил Цыпф, все понятия, относящиеся к пространственным координатам трехмерного мира, такие, как «вверх, вниз, влево, вправо», здесь были пустой условностью. Вполне возможно, что еле различимые в сиреневой дали крошечные человечки находились сейчас гораздо ближе к ватаге, чем плывущая вслед за ней стрекоза.

— И долго нам так шататься? — возмутилась Верка. — У меня уже ноги гудят.

— Пока не поступит сигнал отбоя, — сказал Смыков. — Мы не дома, надо подчиняться дисциплине. Обратите внимание, никто на месте не стоит. Все куда-нибудь торопятся.

— Нет, ну это просто невозможно! — к Верке присоединилась и Лилечка. — Что же мы, до конца жизни будем туда-сюда болтаться? В конце концов я человек, а не блоха.

— Это еще надо доказать, — ухмыльнулся подозрительно веселый Зяблик. — Если, скажем, человек вместо лошади горбатится, ну, например, вагонетку в забое таскает, он кто тогда: человек или лошадь?

— Человек, — категорически заявила Лилечка.

— Не спеши, родная. Ведь ничем таким, что человеку Богом или природой свыше дано, он не пользуется. Ни умом, ни речью, ни свободой воли. Таскает вагонетку, жрет, спит. Жрет, спит, таскает вагонетку. Ну иногда, правда, пройдется матерком по печальным обстоятельствам своей жизни. В точности то же самое на его месте делала бы лошадь. Сам собой напрашивается вывод: он не человек, а лошадь, хоть и слабосильная.

— Скажете вы тоже, — надулась Лилечка.

— Ты только не обижайся, — продолжал Зяблик. — С лошадью мы завязали. Переходим к блохам. Чем, спрашивается, все мы сейчас конкретно занимаемся? Скачем по неведомо чьей воле с места на место. Не зная ни причин, ни правил, ни цели. То есть заменяем дрессированных блох в знаменитом аттракционе. Разум нам нужен? Нет. Душа? Тем более. Образование? На кой хрен оно здесь. Значит, мы блохи. Со всеми вытекающими последствиями. А все твои планы на будущее, детские воспоминания, интимные тайны, страхи и болячки никому не нужны, кроме парочки таких же блох.

— Вы не правы! — стояла на своем Лилечка.

— Докажи!

— Вы меня запутали! Нельзя сравнивать человека с блохой или лошадью. Человек это…

— Ага. Знаем. Изучали. Человек — это венец творения. Человек — это звучит гордо. Человек единственное существо в природе, способное на высокие чувства. И так далее. А почему ты уверена, что блохам недоступны страдания и радость, например?