Читать книгу "Волчонок - Генри Лайон Олди"

— Ты неисправим, — вздохнул Юлий. И ослабил узел галстука, что в его представлении о приличиях граничило с танцем на столе.

Повторный захват прошел успешно. Во время захвата Валерия помогала сыну, стимулируя клеймо маленького Марка, точно так же как раньше поглаживанием стимулировала сосательный рефлекс. Доктор Целия сказала, что для беспокойства нет причин.

Человек с пустыми глазами вернулся на станцию и сел к трансформатору. Вечером на его робе сменили нашивку. Теперь там стояла цифра «2» и надпись: «Принадл. М. К. Тумидусу». Номер «1» значился на нашивке другого человека с пустыми глазами — того, который до рождения Марка принадлежал Валерии Тумидус, в девичестве Альфен.

Глава вторая

Первая «офицерская», или Сбор ботвы в полевых условиях

I

— Садитесь, курсант. Нет, не сюда. В седьмое кресло…

— Слушаюсь, господин обер-манипулярий!

— Застегните манжеты.

— Разрешите обратиться? В манжетах нет никакой…

— Отставить, курсант. Застегните манжеты: ручные и ножные. Воротник я зафиксирую сам. И можете без чинов. Обращение «доктор» меня вполне устроит…

Вздохнув, Марк сел в кресло. Палец коснулся сенсора, и рука успела вернуться на подлокотник за миг до того, как из пазов выползла манжета. Запястья и щиколотки обвили черные лоснящиеся змеи, подмигивая глазками-огоньками. Кроме сбора данных о состоянии здоровья: пульс, частота дыхательных движений, артериальное и внутричерепное давление, анализ крови, — манжеты надежно удерживали Марка на месте, не позволяя делать резких движений.

Прежде чем зафиксировать воротник, удерживающий голову курсанта, доктор Туллий сменил музыку. В медбоксе, пожалуй, не бывало ни минуты тишины. Лютневые и флейтовые концерты, сонаты для клавесина, скрипичные дуэты… Над этой странностью доктора потешалось все училище, но за глаза. Шутникам, рискующим подпустить Туллию шпильку, доктор спокойно разъяснял, что под флейту даже коровы лучше доятся. Каким-то чудесным образом с этого момента все процедуры становились для шутников очень болезненными. Обычная проверка коленного рефлекса превращалась едва ли не в удаление зуба мудрости уличным цирюльником из нищих кварталов Раджамудры.

— Давит. Слишком тесно…

— Потерпите, курсант.

— Зря вы это, доктор. Я давно привык к вашим инъекциям.

— К обычным — да. Сегодня у вас первая «офицерская», и хватит пререкаться. Если бы вы явились ко мне на полчаса раньше, увидели бы, что я фиксировал на креслах весь ваш героический курс. И каждый считал своим долгом спорить со мной до хрипоты. Такова инструкция, и закрыли тему.

Над камерным оркестром всплыл тенор — Шестая кантата Мамерка. Под ликование певца доктор Туллий закончил возиться с воротником. Теперь голова Марка была неподвижна, удерживаемая на месте парой лент, шейной и лобной. Взгляд курсанта Тумидуса пылал укоризной, но доктор лишь подмигнул в ответ. Он прекрасно знал, как реагируют его соотечественники, в особенности военные, на ограничение личной свободы. Собственно, эта реакция и была причиной того, что курсанты пять лет сидели на инъекциях, готовясь к службе.

— Первый укол неприятный. Потерпите.

— Вы, доктор, прямо как с ребенком…

Не договорив, Марк напрягся. Игла, выскользнув из левой манжеты, впрыснула в вену порцию вакцины, и Марк сразу почувствовал это. Слова Туллия оказались чистой правдой: чтобы вытерпеть боль, пришлось сцепить зубы. «Офицерская», подумал Марк. Первая «офицерская». Это не инъекция, это орлы в моих петлицах центуриона. Один или даже два орла, если повезет. Клювы и когти; терпи, парень, сказал бы дед. Терпи и улыбайся.

Улыбается, подумал доктор Туллий. Юноша с характером.

— Как вы себя чувствуете, курсант?

— Отлично, господин обер-манипулярий!

— Ну и ладушки.

В петлицах Сергия Туллия, придя на смену орлам, сверкали одинокие молнии. Сказать по правде, доктор был молод для чина обер-манипулярия. Но у медиков продвижение по служебной лестнице шло быстро. Конкурировать с ними в этом плане могли разве что пилоты-истребители. Шесть месяцев назад, собирая материал для диссертации, Туллий подал рапорт о переводе с Октуберана на Тренг, в училище либурнариев. Меняя теплое местечко в лаборатории вакцин и сывороточных препаратов на хлопотную должность врача-адаптатора, Туллий знал, что делает. Новая «офицерская» вакцина, позволяющая сократить срок инъекций в полтора раза, была его детищем. Год-другой на краю Ойкумены — пустяк, когда можешь пощупать результат руками.

— Вы меня слышите, курсант?

— Так точно…

— Как вы себя чувствуете?

— Все в порядке…

На лбу Марка, выдавливаясь из-под фиксирующей ленты, выступила испарина. Реакция нормальная, отметил Туллий. Он учел подергивание сомкнутых век и движение глазных яблок под ними. Аналогичным образом курсанты-первогодки реагировали на первую «солдатскую», также болезненную инъекцию.

— Вы что-то видите?

— Никак нет…

Любая армия — это подчинение, думал Туллий. Копья и плазматоры, мечи и лучевые ружья, штурм крепости и захват орбитальной станции — принцип не меняется. Приказ — выполнение приказа. Безусловное, безоговорочное подчинение нижестоящих вышестоящим. В сущности, облегченный аналог рабства — как его понимали испокон веков. Нам, помпилианцам, повезло — управление рабами у нас в крови. Нам, помпилианцам, не повезло — у нас в крови управление, но не подчинение. Тут на помощь приходит химия. Нет спасения, кроме химии, и я, Сергий Туллий, слуга ее.

Он тихонько засмеялся.

Туллий никогда не подвергался инъекциям, подобным той, какая сейчас бродила в венах курсанта Тумидуса. Даже во время боевых действий медслужба подчинялась командованию в обычном режиме: приказы озвучивались вербально или передавались по коммуникационным сетям. Но либурнариев — как все рода войск, ориентированные на прямой контакт с противником, — готовили к иному подчинению: ослабленному рабству. Связь такого рода, когда командир чувствовал бойцов как единый организм, не смущаясь расстоянием, и мог отдать приказ волевым посылом, была незаменимой в полевых условиях.

Фактически речь шла о частичном клеймении: от трех процентов у офицеров до десяти процентов в максимуме у нижних чинов.

Вся сущность помпилианца протестовала против этой формы взаимоотношений. Доводы разума не служили вескими аргументами для физиологии, вышколенной веками эволюции. Едва командир пытался взять солдат под контроль своего клейма, он сталкивался с рефлекторным сопротивлением чужих клейм. Более того, у командира возникали дополнительные трудности. Его собственное клеймо не могло взять в толк, что значит частичное рабство. Клеймо честно пыталось довести дело до конца, превратив солдат в полных, абсолютных рабов, а командира — в их хозяина. Возникал конфликт, где победа любой из сторон означала поражение для вооруженных сил Помпилии.