Читать книгу "Невероятная жизнь Анны Ахматовой. Мы и Анна Ахматова - Паоло Нори"

в доме на набережной, куда я переехал, с первого же дня, едва я у нее поселился, смотрела на меня с подозрением – никакого доверия я у нее не вызывал. Она тут же стала забрасывать меня вопросами.

– А вы, – спрашивала она, – куда уходите на целый день?

– В библиотеку, – говорил я.

– А-а-а-а, понятно. А вы, – продолжала она, – еще студент?

– Да, – отвечал я.

– А-а-а-а, понятно. А сколько вам лет? – спрашивала она.

– Тридцать, – отвечал я.

– А-а-а-а, понятно.

Из этих разговоров было ясно, что хозяйка квартиры в доме на набережной, когда я у нее поселился, поначалу сама была не рада, что сдала мне комнату, и без особой охоты пригласила меня на свой день рождения; а вот я был очень этому рад: в то время я уже начал иначе смотреть на свою диссертацию – это было через несколько дней после того, как я совсем другими глазами взглянул на Ленинскую библиотеку в Москве.

Хозяйка квартиры в доме на набережной пригласила на день рождения всех коллег-архитекторов. Как архитектор на государственной службе в постперестроечной России, она, к сожалению, зарабатывала такие копейки, что вынуждена была как-то выкручиваться и сдавать комнаты совершенно незнакомым людям, которые, даже если не вдаваться в детали, выглядели подозрительно, расхаживали по квартире, рыская по ее гостям шпионским взглядом, а она, как человек воспитанный, вынуждена была приглашать их на свои дни рождения, включая не только обычные дни рождения, но и те, на которых среди приглашенных коллег присутствовал архитектор по имени Володя, высокий, большой, с двумя очень крупными и далеко отстоящими друг от друга передними зубами. Он был в прекрасном расположении духа, то и дело произносил тосты, болтал со всеми направо и налево – он производил приятнейшее впечатление, этот архитектор Володя, бывший коллега хозяйки квартиры в доме на набережной.

4.8. Послушайте

– Послушайте, – улучив момент и отведя меня в сторону, обратилась ко мне хозяйка, и по ее тону было понятно, насколько ей трудно говорить о том, что она собирается сказать, но, видимо, она считала, что незнакомых людей, снимавших у нее жилье и похожих на шпионов, она обязана не только приглашать на празднование дня рождения, но еще и отводить в сторонку и объяснять им некоторые вещи, иначе они поймут все неправильно и потом, вернувшись на Запад, начнут распространять неправильную информацию с целью дискредитации Союза московских архитекторов, даже если все так и есть и они видели это своими глазами. – Послушайте, – сказала она мне извиняющимся тоном, в котором угадывалась досада, – вы не подумайте, что Володя всегда такой. Дело в том, что три месяца назад он уволился – его государственной зарплаты не хватало, чтобы содержать трех бывших жен, и он ушел на вольные хлеба и поэтому три месяца не выходил из дому. Он просто хочет немного расслабиться, а вообще он человек очень воспитанный, очень образованный: вот он немного придет в себя, и вы сами в этом убедитесь, – сказала мне хозяйка квартиры.

– Что вы, не волнуйтесь, не вижу в этом никакой проблемы, наоборот, Володя мне очень нравится, – заверил я.

– А-а-а-а, – протянула хозяйка квартиры, – понятно, – и посмотрела на меня все тем же подозрительным взглядом, словно говорившим, что за мной нужен глаз да глаз.

Тем не менее она была права, говоря, что Володя скоро придет в себя, – так оно и вышло, стоило ему только заговорить со мной.

4.9. Володя

Когда я вернулся в гостиную, он подошел ко мне.

– А вы, – спросил он, – чем занимаетесь?

– Я филолог, – ответил я.

– Отлично, – сказал Володя. – Выпьем за филологию, – предложил он и наполнил мой бокал, потом наполнил свой, и мы выпили за филологию. — А почему именно в России? — спросил он.

– Я собираю материал для диссертации, — ответил я.

– Отлично, – сказал Володя, – выпьем за сбор материала для диссертации, – и наполнил мой бокал, затем налил себе, и мы выпили. – А как называется ваша диссертация? – задал он еще один вопрос.

– Велимир Хлебников и четвертое измерение языка, теория и практика языкознания, – ответил я.

– Отлично, – сказал Володя, – выпьем за…

И замолк на полуслове. Глаза его расширились, и он залился слезами. Все разговоры стихли, все взгляды устремились на Володю. Никто не понимал, что происходит.

– Володя, что с тобой? – посыпалось со всех сторон, но Володя молчал.

Он сидел на стуле, обхватив голову руками и согнувшись пополам; страшные рыдания сотрясали его тело, и это выглядело тем более удивительно, что он был очень высоким и большим, этот московский архитектор с двумя очень крупными и далеко отстоящими друг от друга передними зубами.

– Что вы ему сказали? – допытывалась хозяйка, злобно глядя на меня.

– Я? – удивился я. – Ничего.

Хозяйка посмотрела на меня точно таким же взглядом, каким одарил меня в две тысячи первом году какой-то петербуржец. Тем утром я сидел на земле в парке между Малым и Средним проспектами Васильевского острова и курил сигарету. Пробежав по парку свои четыре круга, я сел передохнуть, прежде чем качать пресс, и тут вижу, ко мне направляется нетвердой походкой некий господин с бутылкой красного вина в руке.

– Штопор есть? – спрашивает он, приблизившись.

– Штопор? – переспрашиваю я.

– Штопор, – кивает он. – Есть или нет?

– Нет, – отвечаю я, – у меня нет штопора.

Он смотрит на меня со смесью разочарования и презрения во взгляде, взмахивает рукой, протягивает: «А-а-а-а», – разворачивается и шатающейся походкой отправляется на поиски другого посетителя парка, у которого найдется штопор.

Хозяйка квартиры в доме на набережной в девяносто третьем году не взмахивала рукой, не говорила: «А-а-а-а», – но посмотрела на меня точно таким же взглядом. Затем наклонилась к Володе и стала гладить его по спине, сотрясавшейся от безутешных рыданий.

– Ну ладно, ладно, – успокаивала она его, – ты слишком долго не выходил из дому, поэтому стал таким впечатлительным, но ведь ничего не случилось, вокруг твои друзья, мы все тебя любим, успокойся, Володя, – уговаривала Володю хозяйка квартиры, и он начал понемногу приходить в себя. Отнял руки от лица, поднял голову и направил на меня указательный палец:

– Он… он сказал, он… он…

– Что он тебе сделал? – спрашивала хозяйка и при этом смотрела на меня так – даже еще хуже – будто у меня не было с собой штопора. – Что он тебе сделал? Не бойся, – говорила она Володе, – расскажи нам, мы этого так не оставим.

– Он, – произнес Володя, и голос его дрожал, – он, – указывал он на меня пальцем, – он пишет диссертацию о… о… о… о… Хлебникове! – проговорил Володя и