Читать книгу "Секлетея - Елена Гордеева"

ответила:

– Меня зовут Секлета.

«Какое интересное и необычное имя», – подумал Владимир. Раньше он стал бы шутить и сказал бы что-то вроде: «И кто же вас так назвал?» или придумал ей бы какое-нибудь прозвище и сказал бы: «А можно звать вас Секлеточкой?», но сейчас он не знал, что сказать. И, так как она молчала, в конце танца он произнес:

– Меня зовут Владимир. Я хочу вас пригласить на следующий танец.

И, не получив от нее согласия, он так и стоял, обнимая ее, хотя она уже опустила руки и немного отстранилась. Заиграли вальс, и он нежно повел ее, кружа только вправо и осторожно продвигаясь между танцующими парами. Раньше он любил делать разные па, кружить сначала вправо, потом влево, носиться по залу с партнершей и смеялся, когда девушка ошибалась, наступала ему на ногу или в порыве танца прижималась к нему очень близко. Сейчас он держал ее в объятиях как драгоценную вазу и старался предугадать ее следующее движение, чтобы у нее ни в коем случае не закружилась голова. После второго танца он опять не отпускал ее, и она робко сказала: «Уже совсем темно, мама не разрешает мне так поздно ходить на танцы». «Можно я провожу вас?» – спросил Владимир, и, когда она согласилась, он почувствовал такую радость, какую раньше чувствовал только при удавшемся научном эксперименте.

Они молча брели по замерзшему Саратову, завывала февральская вьюга, и, когда он поддерживал ее с тем, чтобы она не упала на ледяной мостовой, она немного вздрагивала, чуть отстранялась и говорила: «Большое спасибо». Он рассказал ей, что он – ученый-биолог из Ленинграда и что университет готовится к возвращению в альма-матер. Она же сказала, что в прошлом году закончила в Саратове десятый класс школы и работает медсестрой в госпитале.

Когда они пришли к ее дому, он спросил: «Мы можем еще увидеться?». И, когда она просто ответила: «Да», ему захотелось петь. Она робко улыбнулась, не подала ему руки, сказала: «До свидания» и растворилась в темноте. Когда Владимир проснулся следующим утром, он решил, что женится на Секлете.

Они встретились еще два раза и посетили музей-усадьбу Николая Чернышевского и Саратовский художественный музей. Владимир был нежен и предупредителен, а Секлета робка и застенчива. И, когда он провожал ее домой в третий раз, он спросил: «Могу я познакомиться с вашей мамой?» И они договорились идти к ней домой знакомиться в предстоящее воскресенье.

Секлета жила в деревянном доме в центре города на втором этаже. Вокруг дома росли кусты сирени, и Владимир представил, как хорошо здесь летом. Они поднялись наверх по скрипучим деревянным ступеням и вошли в длинный коридор, который заканчивался кухонным столом с керосинкой и покрытым белой вязаной скатертью маленьким приставным обеденным столиком с четырьмя стульями. Направо почти вплотную к кухонному столу стоял шкаф, который играл роль стены между двумя небольшими комнатами: гостиной и спальней. Комнаты разделяла беленая печь, напротив которой стояло старинное пианино со свечами.

Мама элегантно накрыла стол и предложила гостям чай, варенье и хлеб. Из внутреннего кармана пальто Владимир достал шампанское, которое ему подарили на 125-летие университета, мама принесла хрустальные бокалы с серебряным ободком и крышечкой. Он спросил ее о здоровье, а потом стал рассказывать о себе. В конце он очень просто произнес: «Мне нравится ваша дочь, такую девушку я встречаю первый раз в жизни. Я прошу у вас ее руки и не остановлюсь ни перед чем, чтобы сделать ее счастливой». В комнате повисла тишина, Секлета сначала побледнела, а потом раскраснелась.

Мама подошла к пианино и предложила: «Давайте я вам что-нибудь сыграю». И полились звуки прекрасного вальса Шопена. Когда музыка стихла, мама сказала почти шепотом: «Она еще очень молода, она – все, что у меня есть. Мой муж погиб на фронте в 1942 году. Но я вижу, что вы – человек порядочный, и поэтому не возражаю, но все будет зависеть от нее самой».

Владимир поблагодарил за добрые слова и добавил: «Давайте я дам вам время подумать, а пока напишу обо всем своей матери». И с этими словами он встал, поцеловал маме руку, бросил на Секлету нежный взгляд и откланялся.

Через неделю мама благословила их перед иконой, и он стал ходить к ним в дом как жених. Из Елабуги пришло письмо: мама Владимира была счастлива от таких новостей и не могла дождаться, когда они воссоединятся и вернутся в Ленинград.

Прошло два месяца, и они расписались в Ленинском отделе ЗАГС города Саратова. Из гостей были только они и мама, и Владимир пригласил профессора Виноградова. Секлета была в том же черном суконном платье, которое по такому случаю было оторочено большим белым воротником. Мама была в бархатном синем платье, и они смотрелись как две сестры.

Потом они праздновали в университетской лаборатории, и профессор Виноградов сказал: «Очень рад присутствовать на таком значимом событии. Владимир – мой лучший и самый любимый ученик. Его ждет большое будущее. Желаю вам любить друг друга всю жизнь. Горько!». И они в первый раз поцеловались.

Владимир проводил женщин до дома, нежно расцеловал их и безмерно счастливый пошел ночевать в общежитие. Еще ранее было договорено, что свадьбу сыграют в Саратове, чтобы Секлета могла поехать в Ленинград в качестве жены, а совместную жизнь они начнут в Ленинграде в квартире Владимира на Большой Морской. В начале мая первым университетским эшелоном они уехали в Ленинград.

С замиранием сердца Владимир подъезжал к Ленинграду. Уже на подъезде к городу можно было видеть искореженную военную технику и воронки. «Слава Богу, Московский вокзал уцелел», – подумал Владимир. Они перегрузили на полуторку15 университетское оборудование и в кузове поехали по Невскому к главному зданию университета на Васильевском острове. Машина медленно обогнула Площадь Восстания, и Владимир с удовлетворением увидел трамвай, который шел по направлению к Смольному. На Невском зияли дыры от разрушенных домов, а уцелевшие были в следах от снарядов.

На домах, заборах и столбах висели выцветшие плакаты блокадного города: «Грудью на защиту Ленинграда», «Прорвана блокада! Вперед, орлы! Вперед герои Ленинграда!», «Ленинградцы! Все на заготовку дров!», «Блокада Ленинграда прорвана! Разгромим немецких захватчиков!», «Все силы на защиту города Ленина!».

Везде было крошево кирпича, чугуна и остатков деревянных конструкций. Аничков мост был сильно поврежден, взрывной волной была разбита и сброшена в Фонтанку чугунная решетка и две чугунных тумбы. Знаменитых коней Клодта16 не было, и от этого у Владимира защемило сердце. Потом он с радостью отметил, что Катя вместе