Читать книгу "Живая мозаика - Людмила Константиновна Татьяничева"

был появиться не скоро, но вся жизнь молодой четы была освещена радостью и тревогой ожидания.

Ждали непременно мальчика, похожего на любого из дедов. Оба они были красивыми и отважными. Их боевые ордена, присланные вдовам после окончания войны, бережно хранятся на красном бархате в шкатулке каслинского литья…

Долго думали, как назвать сына. Был пересмотрен весь золотой фонд имен — от Ярополка до Радия. Известно, что чем богаче выбор, тем сложнее выбрать единственное.

Однажды, прогуливаясь по солнечной березовой аллее, муж сказал:

— Понимаешь, мне хочется, чтобы у нашего сына было редкое и в то же время простое имя.

Женщина невольно улыбнулась. Сколько раз она уже слышала эту фразу!

Ее миловидное лицо, покрытое крошечными листиками выступивших коричневых пятен, было задумчивым и по-матерински нежным.

— Не будем мудрствовать, — быстро проговорила она, — назовем сына Иваном. У нас в России множество Ивановых, немало Ивановичей, а вот Иванов становится все меньше. А какое это ясное и певучее имя! Ты только вслушайся: Ваня, Ванечка, Иванушка, Ивасик, Ивушка!

Имя будущему сыну было найдено. Простое. Красивое. И, к сожалению, редкое…

ВАЖНЕЕ ВСЕГО

Хирург сказал:

— Операция неизбежна. Известные слова, что промедление смерти подобно, в данном случае имеют абсолютно точный смысл.

Больной долго молчал, закрыв глаза. Он знал, что предстоящая операция не из легких. И даже если она пройдет блестяще, ему придется круто перестроить свою судьбу: вернуться в шахту он не сможет. Но сейчас его заботило не это. Важнее всего было другое…

— Как же Лена? — вырвалось у него с такой болью и тревогой, что сердце хирурга дрогнуло.

— Ведь у Лены недавно был инфаркт, и она не вынесет напряжения, связанного с операцией…

Хирургу не раз доводилось разговаривать с этой женщиной, впечатлительной, нервной и самозабвенно любящей своего мужа. Кроме него, у нее никого не было: единственный ребенок трагически погиб.

Разговаривать с Еленой Григорьевной было нелегко. Окончив когда-то два курса медицинского института, она считала себя сведущей в медицине настолько, что нередко вступала в полемику по поводу врачебных назначений, сделанных ее мужу.

Хирург представил себе, как она мечется по длинному больничному коридору, ожидая исхода операции, — беспомощная, одинокая, с сердцем, готовым разорваться от боли, — и понял, что допустить этого нельзя.

Как же быть? Перебрали все возможные варианты, наилучшим из которых было бы сделать операцию раньше намеченного срока. Но это отпадало: Елена Григорьевна все дни проводила в больнице, зорко наблюдая за всем, что хотя бы косвенно касалось ее мужа.

На следующее утро хирург весело вошел в палату:

— Я придумал, как уберечь вашу жену от вторичного инфаркта!

Лицо больного, осунувшееся и еще больше потемневшее, оживилось.

— Операция будет проводиться под местным наркозом, и я попрошу Елену Григорьевну, как своего коллегу, находиться возле вас, разговаривать с вами и тем самым помочь ходу операции. Разумеется, я ее подготовлю, используя ее некоторую причастность к медицине. В том, что у вас хватит выдержки отвечать на вопросы жены бодро и естественно, я не сомневаюсь…

Конечно, в этом была доля риска, но хирург был уверен, что все обойдется хорошо. Сознание, что она участвует в борьбе за жизнь мужа, придаст Елене Григорьевне физические и душевные силы.

…И действительно, в тот тяжелый и бесконечно длинный час женщина вела себя молодцом! Операция прошла успешно.

— Теперь вы можете считать, — сказал Елене Григорьевне хирург, — что два года, проведенные вами в медицинском институте, не пропали даром… Спасибо за помощь!

ПОСЛЕДНИЙ БАРАК

К председателю горсовета пришел пожилой неторопливый человек.

— Мне стало известно, что на днях сломают барак на улице Строителей.

— Да. Будут. А почему это, собственно, вас волнует? — удивился председатель.

Старик молчал. Он о чем-то думал. А может быть, подбирал нужные слова. Наконец заговорил:

— Этот барак был самым первым жилищем в нашем городе. До него здесь ничего не было. Даже вездесущих землянок. Именно с него началась история нашего города. И мы — его строители и первожители — об этом никогда не забывали. Не случайно, конечно, он оказался намного прочнее других бараков. И может простоять еще долго. Век его не закончился…

— Вы предлагаете сохранить это старье? — возмутился председатель. — Но разве вы не видите, что он портит вид красивой улицы! Да и кто согласится жить в бараке, если есть возможность переселиться в современную благоустроенную квартиру?

Старик скупо улыбнулся:

— Знал, что так скажете. Я тоже искренне рад, что бараки свое отдежурили и в них не стало надобности. Именно поэтому последний, тем более самый первый, барак должен быть сохранен… разумеется, не как жилое помещение, а как памятник сурового и прекрасного времени.

Старик внимательно посмотрел на собеседника и поспешно добавил:

— Можно, конечно, отодвинуть его в глубь улицы, ежели он нарушает общую картину. Быстрорастущей зеленью можно закрыть. Наконец, перенести в какой другой переулок… Важно, чтобы этот почетный свидетель и участник истории существовал. Чтобы каждый отец мог привести сюда своего сына и сказать ему:

— В таких бараках жили строители. Город, в котором живешь ты, был их мечтой, их любовью и воздвигнут их беззаветным трудом!

УЧАСТНИК ВОЙНЫ

Сотрудник отдела кадров, внимательно просмотрев анкету, заполненную мастером, мягко заметил:

— У вас здесь небольшая неточность. Вы пишете, что были участником Великой Отечественной войны, а фактически работали на заводе.

Глаза мастера вспыхнули.

— Неточность не в моем ответе, а в анкетных вопросах. Я варил для фронта броневую сталь, получил за это боевой орден, поэтому имею полное право считать себя участником великой битвы.

Помолчав, он спокойно добавил:

— Учтите, никаких исправлений в анкету вносить не буду, — считаю, что прав.

Круто повернувшись, он пошел к двери, широкий в кости, по-солдатски подтянутый.

Сотрудник отдела кадров, сам в прошлом фронтовик, уважительно посмотрел ему вслед. Он был целиком согласен с мастером.

ПАЛАТКА

Пожилые люди, очевидно муж и жена, равнодушно слушают рассказ экскурсовода. Лица у них тусклые, отчужденные, словно их разъединяет ссора или взаимная обида.

Зачем они пришли в музей? Скоротать время? Или, может быть, они приезжие и решили отдать дань достопримечательностям молодого города, у которого есть уже не только своя история, но и хранитель этой истории — городской музей?

Я хожу по залам, будто листаю страницы своей юности. Удивительно быстро движется время! Многие предметы, которые еще недавно были орудиями труда, принадлежностью нашего быта, стали