Читать книгу "Поезд сирот - Кристина Бейкер Кляйн"

Несколько приятелей Голландика по этой шайке едут с нами в поезде – он указывает пальцем на Мокрого Джека, который вечно все на себя проливает, и Беляка, мальчишку с прозрачной кожей. Их подманили, пообещав горячий обед, так они здесь и оказались.

– А что горячий обед? Вам его-то хоть дали?

– А то. Жареное мясо с картошкой. И положили в чистую кровать. Только не доверяю я этим. Им наверняка платят за каждую голову – как вот индейцы снимают скальпы.

– Это же благотворительное общество, – возражаю я. – Ты что, не слышал, что говорила миссис Скетчерд? Они выполняют свой христианский долг.

– Вот уж только не по отношению ко мне. Слышал я их разговорчики между собой: меня заставят работать, пока не сдохну, да еще и бесплатно. Ты-то девочка. Может, у тебя все еще и сладится: будешь на кухне печь пироги или нянчить ребенка. – Щурится, смотрит на меня. – Веснушки и рыжие волосы это, конечно, плохо, а так ты ничего. Вот и будешь сидеть вся такая расфуфыренная за столом, с салфеткой на коленях. Мне такое не обломится. Учить меня хорошим манерам поздно, да и слушаться я не умею. Все, на что я годен, – работать как вол. Все мы, газетчики, разносчики, расклейщики и чистильщики, таковы.

Он кивает на других мальчишек в вагоне, по очереди.

На третий день мы пересекаем границу штата Иллинойс. На подъезде к Чикаго миссис Скетчерд встает и произносит очередную тираду:

– Через несколько минут мы прибудем на вокзал «Юнион», и там пересядем на другой поезд, – вещает она. – Будь моя воля, я построила бы вас в шеренгу и отправила прямиком в новый вагон, зная наверняка, что так вы точно не учините никаких безобразий. Однако посадка начнется только через полчаса. Молодые люди, извольте надеть пиджаки, барышни – передники. И смотрите, не перепачкайте. Чикаго – гордый, благородный город, стоящий возле большого озера. С озера часто дует ветер, отсюда второе название: Город Ветров. Разумеется, все должны будут взять свои чемоданы и шерстяные одеяла, в которые нужно будет завернуться: мы пробудем на платформе не меньше часа. Я полагаю, что честные граждане Чикаго видят в вас мошенников, воришек и попрошаек, неисправимых грешников, которым никогда уже не встать на правильный путь. Их подозрительность вполне объяснима. Ваша задача – доказать, что они не правы: вести себя безупречно, как подобает образцовым гражданам, которыми, по убеждению Общества помощи детям, вы все можете стать.

На платформе ветер свищет сквозь мое платье. Я плотно оборачиваю плечи одеялом, не спуская глаз с Кармина, – он топает вокруг, и холод ему, похоже, нипочем. Ему хочется знать, что тут как называется: поезд, колесо, миссис Скетчерд (хмуро смотрит на кондуктора), мистер Куран (просматривает газеты на лотке). Свет – фонари загораются как раз тогда, когда Кармин обращает на них взгляд, будто по волшебству.

Вопреки ожиданиям миссис Скетчерд, – а возможно, в ответ на ее увещевания – все мы, даже мальчишки постарше, ведем себя тихо. Сбились в кучку, покорные, как скотина, только топаем ногами, чтобы согреться.

Все, кроме Голландика. А он-то где?

– Пс-с-т. Ниев.

Услышав свое имя, я поворачиваюсь и замечаю его белобрысую голову в лестничном пролете. Раз – и исчез. Я смотрю на взрослых, они заняты какими-то документами. Вдоль кирпичной стены неподалеку пробегает крупная крыса, все начинают визжать и показывать на нее пальцами, я же хватаю Кармина, оставив кучку наших чемоданов лежать где есть, и прячусь за какой-то столб и груду деревянных ящиков.

В лестничном пролете – с платформы сюда не заглянешь – у вогнутой стены сидит Голландик. Увидев меня, он без всякого выражения поворачивается и начинает подниматься по ступеням, исчезает за углом. Быстро оглянувшись – сзади никого нет, – я прижимаю к себе Кармина и поднимаюсь следом, не сводя глаз с широких ступеней, чтобы не упасть. Кармин запрокидывает голову и сам откидывается назад – болтается как мешок с рисом. «Веть», – лепечет он, указывая пухлым пальчиком. Я смотрю туда и постепенно соображаю, что это огромный полукруглый свод вокзала, почти полностью остекленный.

Мы оказываемся в огромном помещении, где кишат люди всевозможных форм и цветов: богатые дамы, за которыми следуют служанки, мужчины в визитках и цилиндрах, продавщицы в ярких платьях. Все сразу глазом не охватить – статуи и колонны, балкончики и лестницы, огромные деревянные скамьи. Голландик стоит в самом центре и сквозь стеклянный потолок таращится в небо; потом срывает кепку, подбрасывает вверх. Кармин выворачивается из моих рук, а стоит мне его выпустить – несется к Голландику, обхватывает его колени. Голландик нагибается, сажает его на плечи; подходя, я слышу, как он говорит:

– Давай, дружище, раскидывай руки, я тебя покручу.

Крепко держа Кармина за ноги, начинает крутиться – Кармин тянет ручонки, запрокидывает голову, смотрит в потолок, вереща от восторга, – и в этот миг, впервые после пожара, я забываю о своих бедах. Меня переполняет радость, столь сильная, что от нее делается больно, радость, подобная острию ножа.

Тут в зале звучит свисток. Трое полицейских в темной форме несутся к Голландику, выхватив дубинки, а дальше все происходит невероятно быстро: наверху лестничного пролета я вижу миссис Скетчерд, простершую свое воронье крыло, и мистера Курана, который несется к нам в этих своих дурацких белых туфлях; вижу Кармина, который в ужасе цепляется за шею Голландика, – а жирный полицейский орет: «Всем стоять!» Мне заламывают руку за спину, и какой-то мужчина выплевывает прямо мне в ухо: «Сбежать пытались, да?» – и дыхание его отдает лакрицей. Отвечать бессмысленно, я молчу, пока он силой опускает меня на колени.

В огромном зале повисает тишина. Уголком глаза я вижу Голландика, лежащего на полу, прижатого полицейской дубинкой. Кармин ревет, и один только его рев разрывает тишину; Голландик иногда пытается шевельнуться, но получает тычок под ребра. Потом оказывается, что на нем наручники; жирный полицейский рывком поднимает его на ноги, толкает в спину – Голландик, спотыкаясь, летит вперед.

Тут я понимаю, что он уже бывал в таких переделках. Лицо его лишено выражения; он даже не протестует. Я вижу, что думают зеваки: обычный малолетний преступник, нарушил закон, по всей видимости, не впервые. Полицейские охраняют покой честных граждан Чикаго, и слава богу.

Жирный полицейский подтаскивает Голландика к миссис Скетчерд, а Лакричный Дух тут же резко дергает меня за руку.

Вид у миссис Скетчерд такой, будто она только что сжевала лимон. Губы сложены в подергивающееся «о», а сама она, похоже, дрожит.

– Я посадила этого молодого человека рядом с тобой, – говорит она мне страшным, тихим голосом, – в надежде, что ты окажешь на него благотворное влияние. Судя по всему, я глубоко заблуждалась.

В голове у меня сумбур. Как бы убедить ее, что он не хотел ничего плохого.

– Нет, мадам, я…

– Не перебивай.

Я опускаю глаза.

– Что ты можешь сказать в свое оправдание?