Читать книгу "Ведьмин род - Марина и Сергей Дяченко"

Эгле перевела взгляд на хозяйку дома, будто впервые ее видела. Констебль выпучил глаза:

– Васил! Ты же говорил, она в училище, в городе?!

– Документы на дочку, – глухо сказал Мартин. – Быстро.

Женщина, с неживым лицом, открыла другой ящик письменного стола и вытащила из груды бумаг новенький паспорт. Понесла, уронила, подняла; Мартин выхватил паспорт из ее рук.

– Незаконное удержание. Пренебрежение родительскими обязанностями… Констебль, вы понимаете, что никто ничего не забудет, никто не спустит на тормозах, за это будет дополнительный приговор?!

Мартин, оказывается, с первой минуты чувствовал здесь «глухую» ведьму и знал, что происходит. Вот почему он был так жесток с хозяйкой. Вот почему от него тянуло таким космическим льдом.

Констебль, потрясенный и жалкий, защелкнул наручники на запястьях юноши. Тот переступил на полу войлочными тапками; он был неуклюжий, растерянный, совсем еще подросток, но Эгле сделалось противно на него смотреть.

Девушка в подвале тихо заплакала.

– Все хорошо. – Эгле спустилась на две ступеньки по лестнице, она не могла себя заставить идти дальше, это место наводило на нее жуть. – Все нормально, я тоже ведьма, а он инквизитор, ты чувствуешь, как от него несет холодом, да? Это скоро пройдет, он не желает тебе зла, он на самом деле очень добрый. Как тебя зовут?

Девушка молчала, зажмурившись, обхватив себя за плечи.

– Лара ее зовут, – сказал Мартин за спиной Эгле. – Лара Заяц, шестнадцать лет… Я пробью ее по базе, а ты пока сделай так, чтобы она собралась и оделась.

– Куда?! – беззвучно прошептала хозяйка.

– Вам-то какая разница, – сухо отозвался Мартин. – Туда, где ее не будут держать в погребе.

Отец и сын неуклюже обувались в прихожей – в наручниках; констебль стоял рядом, держа в руках телефон и мучительно вспоминая, для чего нужна эта вещь. Мартин вышел из дома, ни на кого не глядя, и хозяйка, постояв секунду, бросилась за ним – как была, в домашних тапочках.

– Лара, – сказала Эгле и заставила себя опуститься еще на одну ступеньку. – Одевайся. Поедешь с нами. Ты где-то учишься? Училась?

Девушка плакала.

* * *

Выйдя на улицу, Мартин несколько раз вдохнул и выдохнул. Чистый холодный воздух пахнул хвоей и немного дымом, это был запах зимних каникул, интригующий и беспечный. После провонявшего смертью дома воздух был как нектар.

Мир полон зла, и главное зло, конечно, не ведьмы. Мартин вышел из дома под надуманным предлогом – он сказал: «Я пробью ее по базе». Пробить-то он пробьет, компьютер рядом, в машине. Но на самом деле он просто хотел выбраться из-под этой крыши хоть на пару минут.

Белые горы стояли вокруг, на прояснившемся небе горели звезды, их было больше, чем Мартин мог себе представить. Он привык к небу Одницы, вечно залитому светом и оттого почти беззвездному. В Однице он знал бы, куда везти девчонку, в Ридне – пока что не имел понятия. Ничего; лишь бы вывезти ее отсюда. Состоит ли на учете – плевать. Лишь бы вытащить.

Он поймал себя на мысли, что в прежние времена отец бы уже дозвонился, уже задергался бы в кармане телефон, и отец спросил бы сварливо: «Что у тебя?» Но времена изменились, Мартину дорого стоила его независимость. Слова «не сметь меня контролировать» сказаны, услышаны, отец сам установил дистанцию между ними, сам аккуратно ее соблюдает и никогда не позвонит первым. Все проблемы проклятой Ридны с жутким селением Тышка придется решать Мартину, не полагаясь ни на чьи советы, и он справится, конечно, только вот мучают фантомные боли на месте разорванной связи…

Хлопнула дверь; в полумраке двора вдогонку Мартину бросилась щуплая тень:

– Пощадите… она не виновата! Всю семью под нож… в один день… всю семью…

Она грохнулась на колени – в мокрый снег.

– Девочка вернется домой через пару дней, – холодно сказал Мартин. – Если захочет, конечно. И вставайте, что за драматический театр?

Он обошел ее; всего-то надо было пройти два десятка шагов до машины. Мартин вытащил из кармана пачку сигарет. Женщина заметалась за его спиной, куда-то побежала, постанывая, бормоча под нос, не то умоляя, не то ругаясь. Мартин надеялся, что она вернется в дом и у него будет пара минут, чтобы побыть одному.

Он шагнул в створку открытых ворот. На секунду остановился, еще раз поглядел на звездное небо, щелкнул зажигалкой; какие все-таки звезды в этих горах. Однажды они с Эгле заберутся куда-нибудь на лыжную базу, проведут неделю вдвоем, и каждую ночь…

За спиной громыхнуло, будто взрывом, и сразу же второй раз. Мартин ступил вперед, выронил зажигалку и повалился на снег.

* * *

Эгле выскочила на звук выстрелов. Посреди двора валялась дымящаяся двустволка. Мартин лежал в воротах.

Ударил в лицо воздух; Эгле неслась, как никогда в жизни, и никак не могла добежать, хотя до человека на снегу было несколько десятков шагов. Блеснули в свете дальнего фонаря две большие гильзы – что за чудовищный калибр?!

– Март!

Снег вокруг темнел и подтаивал.

* * *

Дворец Инквизиции в Вижне был увешан траурными флагами. «Ведьмину ночь» здесь не скоро забудут.

Клавдий вынужден был много, долго и подробно объяснять, выступать перед телекамерами, встречаться с родственниками потерпевших, выходить к митингующим. Любой ценой он должен был переплавить их ужас и горе в осознание победы и преуспел: любой школьник в Вижне мог перечислить имена погибших инквизиторов на память и знал, что это имена спасителей города и мира. Даже сгоревший оперный театр Клавдий ухитрился сделать символом подвига: был объявлен сбор средств на восстановление, и герцог лично пожертвовал значительную сумму.

Действующие ведьмы из тех, что выжили, затаились, будто сами себя испугавшись. «Глухие», даже те, что сбежали из спецприемника, массово приходили сдаваться. Клавдий, вместо того чтобы ужесточить кодекс о неинициированных ведьмах, смягчил его, демонстрируя, что кризис преодолен навсегда и никто больше не должен бояться и страдать.

Имена погибших ведьм на память никто не учил. Пятьдесят девять человек были инициированы и убиты за одну ночь. Клавдий хранил список в своем телефоне; он знал, что эти женщины – тоже жертвы, и, перечитывая их имена, всякой раз спрашивал себя, можно ли было предотвратить то, что случилось, и всякий раз отвечал: нет. Мир устроен так, как устроен; перечитав список снова, он опять начинал сомневаться.

Ему не хватало времени, проведенного с Ивгой. Он не хотел бы оставлять ее ни на минуту, но часы летели как бешеные, список неотложных мероприятий, составленный референтом, предполагал два-три дела одновременно, и снова наступала ночь, и Клавдий обнаруживал себя в кабинете во Дворце Инквизиции, увешанном траурными флагами, и снова звонил телефон…

Он поднял трубку. Звонила Соня из Альтицы – по закрытому каналу для кураторов. Клавдий мельком взглянул на часы: рабочий день давно закончен.