Читать книгу "Тонкий лед - Оксана Кольцова"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я не стану убегать и злоумышлять против северян не стану.
— Я верю тебе, — сказал Сайф. — Ты похож на человека слова.
Мейнард усмехнулся.
— И еще одно я должен спросить. Несешь ли ты в себе колдовство?
Так иногда называли дар. Мейнард не очень-то понимал, почему. Колдовство — это нечто из бабушкиных сказок, где волшебники повелевают бурями и катаются на драконах. Дар — то, что есть на самом деле. Подарок Бога… или богов, как вот здесь, на севере. Кусочек вечной силы, многоликой, со множеством имен и названий. Нечто скрытое в тебе: промолчишь, и никто не узнает.
— Я не нарушу никаким колдовством спокойствие этих мест. — Мейнард выговорил это равнодушно и отвернулся от Сайфа. Пусть думает, что хочет.
Альвдис не хотелось отпускать своего подопечного — она и не знала, почему. Халлотта предложила вначале, что теперь она займется выздоравливающим, однако Альвдис воспротивилась.
— Я его почти вылечила, дай мне довести дело до конца и увидеть, как он встанет на ноги, — попросила она наставницу. Халлотта отступила, полагая, что в таком решении девушки есть нечто полезное — и для нее самой, и для лекарского дарования, все ещё растущего, обретающего форму и силу.
Чего не предполагала старая лекарка, так это того, что Альвдис не просто варит Мейнарду питье с лекарственными травами и нашептывает над ним. Конечно, девушка не все время проводила в маленьком домике, который вскорости опустеет, а потом достанется какой-нибудь паре молодоженов. В поселении всегда находилось, чем заняться, и большую часть дня Альвдис проводила в большом доме и его окрестностях, а за Мейнардом приглядывали подростки. Но утром и вечером Альвдис приходила к нему туда, проверяла, как затягиваются раны, составляла отвар и — говорила с чужаком.
Такие разговоры не воспрещались, просто с рабами редко кто беседовал, особенно мужчины, лишь отдававшие приказы. Женщины общались чаще, а кое-кто из подневольных жителей Флаама успел завоевать искреннее расположение местных, например, Сайф. Многие рабы жили здесь уже с десяток лет, сделавшись если не полноправными жителями, то — своими.
Мейнард, несмотря на то, что когда-то, по всей видимости, был воином (хотя сам он этого не сказал, уверяя, что провел долгие годы в обители), не обнаружил ни озлобления, ни подозрительного спокойствия, предшествующего бунту, когда уяснил свое новое положение. Он смирился и расспрашивал Альвдис, попросив ее рассказать о поселении, о людях, живущих здесь, и запоминая новые слова. Она говорила с Мейнардом, чувствуя при том спокойное удовольствие — может, оттого, что спасла эту жизнь, сияющую, будто огонек в глиняной плошке. Альвдис и раньше удавалось выхаживать больных, ее благодарили, и она сама ощущала, что делает нечто важное, однако ни разу не было у нее такого чувства, будто она пронесла в ладонях сквозь огонь драгоценную воду, не расплескав ни капли.
Он учился поразительно быстро, запоминая множество новых слов, и Альвдис не сомневалась: скоро чужак сможет говорить, как заправский северянин. И еще ее огорчало, что он почти ничего о себе не повествует: о монастыре почти не обмолвился, но то понятно — жаль сожженного дотла обиталища, жаль остальных братьев; только вот и где родился — не сказал, и почему решил в монахи уйти. От Сайфа Альвдис узнала, что Мейнард действительно из франкских земель, хотя и жил отчего-то в Англии, и ей хотелось бы услышать эту историю; спрашивать впрямую она постеснялась, а чужак так и не рассказал.
Потом раны его затянулись, тело окрепло, и разговоры пришлось прекратить. Мейнард переселился в дом к остальным рабам, Альвдис возвратилась к своим повседневным обязанностям, а домик вычистили и отдали молодой паре: свадеб той осенью играли множество.
Осень тянулась долго, золотистая и сладкая, как мед; по всему выходило, что снег выпадет лишь под конец года. До тех пор Бейнир вместе с дружиной успел сходить ещё в один поход, на сей раз — с парой соседей, которые были совсем не против добыть золота перед предстоящей зимой. Возвратились довольные, почти никого не потерявшие в бою и с богатой добычей, так что пир закатили долгий, во славу богам. Кажется, боги решили не карать Бейнира за нарушение некоторых законов, и жизнь вошла в привычную колею. Молодые воины взяли в дома жен, нескольких — из других деревень, а девы выбирали мужей, и во Флааме царила радость, которой не мешала ни тяжелая работа, ни зарядившие дожди.
Альвдис в который раз про себя удивлялась тому чутью, что было у нее на людей: как ей приглянулся порабощенный франк, так и другим он пришелся по душе. Пожалуй, до сих пор больше Мейнарда среди рабов отмечали лишь Сайфа, на смуглую кожу которого ребятишки сначала смотрели со страхом, а потом — с интересом, и заслушивались историями Востока. Теперь любимцем ребятни и женщин сделался Мейнард. Он не чурался никакой работы, даже самой черной, исполнял ее прилежно, а нрав, несмотря на силу и ловкость, имел незлобивый и отзывчивый. Злость Бейнира на потерю многих воинов в том походе сгладилась со временем, и даже вождь обратил внимание на нового раба, на которого женщины не могли нарадоваться.
Оказалось, умеет он много всего: чинить вещи, класть камень, ходить по следу зверя, ставить силки и ловить рыбу. Он мог пригнать скотину с пастбища, сплести веревку или сеть, обрабатывать звериные шкуры. Где он набрался этих знаний, равно как и где выучил норвежский язык, Мейнард не объяснял. Однако нельзя было и сказать, что от него слова не добиться: по вечерам, когда мужчины ушли в поход, женщины собирались в длинном зале дома Бейнира, пряли, шили, чинили одежду и разговаривали. Раньше, случалось, звали Сайфа, всегда рассказывавшего собравшимся новую сказку, в которой, может, не все понятно, зато все интересно. Теперь часто и Мейнарду приказывали явиться, даже Далла, рабов не слишком жаловавшая, против такого не возражала, ибо истории чужака-франка были другими, но не менее интересными. Альвдис сидела рядом с мачехой, вся обратившись в слух, и даже не замечала иногда, как заканчивалась шерсть и нужно было идти чесать новую. Настриженную с овец шерсть сперва следовало вычесать, избавив от жира, а потом спрясть нить с помощью прялки и веретена. Прялку можно было носить с собой и работать где угодно, когда выдастся свободная минутка, только кто же уйдет, когда сказка в самом разгаре? И Альвдис сидела, держа прялку в левой руке, закручивая веретено с грузилом в правой, медленно опуская его на пол и потом сматывая нить, но думала не о том, какой эта нить получилась, а о неведомых землях, что появлялись в рассказе чужака. И потом, когда плела кружево из ниток с помощью простой костяной иглы, Альвдис казалось, будто слова Мейнарда вплетаются туда. Кружево выходило на славу. Девушке даже казалось, что туда вплелось немного иноземного волшебства.
Мейнард оказался прекрасным рассказчиком, хотя среди северян это была и не редкость: с детства привыкли рассказывать и слушать саги, многие обладали музыкальным слухом, и часто во время пиров звали скальдов, чтобы те развлекли собравшихся. Рабы, конечно, со своими сказками смешны, когда пируют воины, однако женщинам и детям было вполне достаточно такого общества. Когда имеется хорошая сказка, время за работой летит быстрее.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Тонкий лед - Оксана Кольцова», после закрытия браузера.