Читать книгу "Страж ее сердца - Оливия Штерн"

Всего-то сохранить руки и вовремя найти горшок.

И еще найти кого-нибудь… Тиберика, например. Или — тут она вспомнила, что приор Эльдор упоминал Марго. Наверное, это была та самая старая ниата. Самого приора видеть сейчас не хотелось. У Альки он вызывал приливы иррационального страха. Кожей чувствовала, насколько сильна его ненависть к таким, как она. Казалось, одно неверное движение, и голову открутит. Она слишком хорошо помнила, как он наступил ей на шею…

Дверь оказалась не заперта, и Алька выбралась в коридор, темный и сырой. Как будто прибрались только в ее комнате, а на коридор то ли сил, то ли желания уже не было. Запах выпечки, свежих сдобных булок, стал густым, нагло щекотал обоняние, заставляя совершенно пустой желудок сжиматься в спазмах. Издалека доносились голоса, мужской, низкий и хриплый, и женский — звонкий. Там никто не ждал ее, двуликую, но Алька понимала, что все равно не сможет до бесконечности лежать в постели, а потому шла и шла вперед… Пока не оказалась на пороге большой кухни.

Там было… хорошо, неописуемо хорошо. Алька уже и забыла за этот год, как может быть, когда есть дом, и есть семья. Нет, она пыталась сотворить подобие дома для Тиба, но нищета — плохая мать для радости и уюта.

По углам кухни были расставлены чугунные подставки с большими стеклянными колбами, где было от души насыпано дорогущих лайтеров — так, что все помещение заливал мягкий золотистый свет. Старушка возилась у печки, мазала взбитым яйцом румяные пирожки на огромной сковороде. А за столом у окна сидели старый ниат и Тиберик. Тиб кусал огромную завитушку, присыпанную сахаром, и сам, разрумянившийся, напоминал сдобную булочку. Алька только и успела, что поразиться тому, как быстро Тиб снова наел щеки. Или… это она так долго провалялась в забытьи?

Как-то одновременно они уставились на нее. Затем старик, буркнув что-то, стыдливо опустил взгляд, Тиб с радостным воплем бросился к ней, старушка отставила сковородку и двинулась вперед, вытирая блестящие от жара руки передником.

Тиб с разбегу ткнулся лбом в живот и сбил с ног.

Алька натолкнулась спиной на дверной косяк и поняла, что сейчас плавно съедет на пол.

— Тиберик, — строго прикрикнула ниата, — ты что, не видишь, сестре плохо? Отойди же, ну.

И, подойдя, осторожно придержала Альку под локоть.

— Милочка, что это вы подскочили. Вам еще полежать бы. Ну, ну, не плачьте. Раз уж поднялись, идите за стол. Сейчас я вас подкормлю, а то ветром сдует.

Альку душили рыдания. Как стыдно-то. И она хотела обокрасть эту милую старушку, и этого старика… А они… они, похоже, даже не держали на нее зла за это.

Она вцепилась слабыми пальцами в сухое, обтянутое морщинистой кожей запястье.

— Простите меня, ниата… простите.

— Да за что, милая? Давайте-ка, шажок. Еще шажок. Робин, помоги, что ли. Я одна ее не удержу. И не называйте меня ниата, милочка. Я фье Лансон, для вас Марго, нянька ниата Эльдора. А это фьер Робин Лансон, мой муж…

Так Алька доковыляла до стола, ее аккуратно усадили на крепкий стул, и Марго поставила перед ней небольшую кружку с молоком. Тиберик вцепился в локоть, прижался щекой к плечу.

— Алечка…

— Да, милый, — пробормотала она, смаргивая слезы.

— Пейте, милочка, пейте. Вам есть много нельзя, так сказал ниат Эльдор. Если придете в себя… Желудок отвык от пищи.

— А сколько я…

— Да вот, скоро неделя как, — ответила Марго, — как хозяин вас в дом занес, так в себя и не приходили. Все метались в бреду, матушку звали.

Рука сама метнулась к горлу, нащупала ошейник.

— Занес? — растерянно спросила Алька, — но…

— Ну, мы-то старенькие, — проворчал Робин, — уж не тот я, чтоб девиц на руках таскать. Тут бы самого ноги носили.

— И вазочку вашу не потеряли, — добавила Марго, — я ее пока в гостиной на стол поставила.

Алька посмотрела на молоко. На брата, который взирал на нее с блаженной улыбкой. На добродушного старика, у которого седые бакенбарды воинственно торчали в стороны. На круглолицую старушку в накрахмаленном белом чепце. В груди сделалось колко и больно, а потом слезы снова покатились по щекам.

— Не плачьте, милая, все будет хорошо, — Марго подошла и погладила ее по плечу, — я вам волосы остригла, не обижайтесь. Новые отрастут, еще лучше будут. А те ваши было уже не расчесать и не промыть.

А в душе проклюнулся страх. Алька вдруг представила себе, что сейчас на кухню зайдет приор Надзора, и будет кричать и ругаться оттого, что его слуги так хорошо отнеслись к двуликой, которую и человеком-то нельзя назвать.

— А где… ниат Эльдор? — тихо спросила она, опустив глаза в чашку.

— Так ушел в столицу вчера, порталом, — проворчал Робин, — сам ушел, а нам сказал, мол, наймите еще слуг и приводите дом в порядок. Обещал вернуться и гостей звать. Он же теперь приор Роутона, к нему всякие полезные люди будут хаживать.

"Ушел", — повторила про себя Алька, — "слава Пастырю, его здесь нет".

— Когда он вернется? — подняла взгляд на Марго, но старушка лишь плечами пожала.

— Не знаем, милая. У него всякие дела могут быть в столице, мы ж не спрашиваем.

— Я буду приводить дом в порядок, — решительно сказала Алька, — мне уже гораздо лучше, правда.

Ей очень хотелось хоть чем-то отблагодарить этих добрых стариков, а заодно и попытаться загладить собственный неблаговидный поступок, когда влезла в дом.

— Я тоже буду помогать, — пискнул Тиб, — я вон сколько яблок уже собрал в саду. Во-от такую гору.

— Конечно, будешь, — прошептала Алька.

А сама подумала о том, что Эльдор поднимал ее на руки. В это было невозможно поверить — она бы скорее не удивилась, если бы он катил ее бесчувственное тело к порогу, подталкивая носками сапог. Надо же, в дом принес на руках. Ну кто бы мог подумать.

ГЛАВА 3. Эрифрейский архивариус

Конечно, было огромной, просто непомерно огромной глупостью приводить в свой дом двуликую. О том, какая это ошибка, Мариус очень хорошо прочувствовал уже в тот момент, когда девка грохнулась в обморок прямо посреди дорожки, не дойдя до дома каких-нибудь пару десятков шагов. Закралось сомнение, что она специально это сделала, чтобы его позлить. Показалось даже, что притворяется. Но оборванка лежала неподвижно и совершенно безжизненно, Тиберик как-то осуждающе смотрел своими голубыми глазами-озерами, в которых таяли слезы, а Марго, которая вышла из дома, раскудахталась хуже несушки. Потом подошел Робин, и Мариус кивнул на девку.

— Надо бы в дом занести.

Лицо Робина вытянулось, а бакенбарды встопорщились, как шерсть на загривке у перепуганного кота.

— Ниат Эльдор… да как же… я не донесу, старый уж. Не донесу.