Читать книгу "Книга покойника - Янина Забелина"

– Вот и помеченные в «Буре» отрывки. Моя версия легко объясняет их выбор: безвольный человек склонен обвинять в своих недостатках тех, кто потакает его слабостям. Вряд ли Мартинели благодарен Шмиду. Он скорее ненавидит своего клеврета, но, презирая этого рожденного для виселицы типа, не обманывается и на свой счет. Недаром же Мартинели называет себя слабохарактерным чудовищем, да еще и простофилей, которого надувает нахальный жулик.

Предположим, однажды товар не поступил или оказался испорченным. Мартинели на грани нервного истощения. Они должны немедленно вернуться в Берн, где, по-видимому, находится источник зелья. Но когда они добирутся до квартиры, Мартинели становится совсем плохо. Напуганный Шмид бросается на поиски врача и, отыскав его, вынужден изворачиваться. Скорее всего, представившись слугой, которому платят за контроль над наркоманом, он придумал правдоподобную историю о том, как изворотливому пациенту удалось обвести его вокруг пальца. И плачевный результат – налицо.

Критическое состояние Мартинели вынуждает врача немедленно принять решение о госпитализации, а в больнице, естественно, не хотят афишировать поставленный диагноз. Ни один врач ни за что вам этого не скажет, особенно если он… но я, кажется, дал волю своему воображению, не так ли? – прервал Граф свой монолог и, приветливо улыбнувшись, взглянул на молчаливую спутницу. Та, не отрываясь, смотрела на него округлившимися от удивления глазами, и он продолжил: – Если все дело в этом, то, скорее всего, Мартинели повстречал Шмида не в Тиле, а привез с собой из Женевы или из Берна. Это уже установившаяся связь палача и жертвы, что и объясняет изоляцию Мартинели и его страх перед Шмидом. Ваша интуиция позволила вам почувствовать преступную сущность Шмида. Мы также нашли объяснение их внезапному бегству в Берн и уединенному образу жизни здесь. Можно понять и рассеянность Мартинели. В подобном состоянии он, естественно, забыл и свой томик Шекспира, и своего нового друга…

Прервав его, женщина убежденно произнесла:

– Если бы вы знали господина Мартинели, то никогда не посчитали бы его наркоманом.

– Хорошо, – согласился Граф. – Я же не говорил, что эта версия объясняет все. Кстати, как и предположение, что Мартинели страдал алкоголизмом.

– Он не алкоголик!

– По виду этого не определишь.

– Уверяю вас – у него не было дурных пристрастий!

– Вряд ли он принялся бы проявлять свои пристрастия в незнакомом месте.

– Само собой.

– Ну, так бутылки со спиртным могли быть у Шмида в машине. 3-го июля у Мартинели начинается горячка. Шмид отправляет письмо в Берн – ах, если бы вы сохранили тот конверт с образчиком его почерка! – а потом привозит его в город, пока тот еще может передвигаться. Начиная с 6-го июля Мартинели прикован к постели. Острая стадия алкоголизма – это очень серьезно. Врач, больница, никаих справок для посетителей – все то же самое, как и в случае наркомании.

– Неужели вы думаете, – возмутилась Лидия, – что алкоголик способен читать «Бурю»?

– А что тут удивительного? Она бы прямиком унесла столь своеобразного читателя из этого мира туда, где странные, неясные, гулкие звуки почти не слышны, а ужимки и гримасы – обычное дело.

– И все-таки он не алкоголик!

– Но может быть еще и шантаж, – продолжал Граф, словно говоря сам с собой. – И по каким-то причинам Мартинели вынужден держать шантажиста у себя в доме, да еще и платить ему. Но все так зыбко – мы слишком мало знаем о вашем знакомом и абсолютно ничего – о его финансовых делах.

– Не думаю, что господина Мартинели было чем шантажировать, – чуть ли не с отчаянием произнесла Лидия.

– Вспомните, он считает себя слабым, морально слабым, а такие люди – легкая добыча для шантажистов. Но меня вдруг осенило…

– Что на этот раз? – сухо поинтересовалась Лидия.

– Любопытно, стал бы Мартинели подчеркивать отрывки, отражавшие характер Шмида, если бы тот мог увидеть его пометки? Или Шмиду безразлично, что Мартинели считает его рожденным для виселицы?

– Вряд ли такой тип, как Шмид, когда-нибудь заглядывал в книгу, тем более Шекспира.

– Остается положиться на ваше слово, – согласился Граф, чувствуя себя словно выжатый лимон.

Разговор иссяк, Лидия отвернулась к окну. Граф, глядя на ее суровый профиль, подумал, как много, по-видимому, значила для нее дружба с этим пожилым, образованным, мягким человеком. И чтобы сберечь эту искру добра, женщина поступила совершенно несвойственно для себя: судя по всему, она никому не станет навязывать свое, а уж тем более – преследуя собственные цели. Зная Мартинели, она уверена, что подобный финал их знакомства возможен лишь в случае вмешательства чужой воли или смерти. И тогда – вопреки природной сдержанности и скромности – решает любой ценой выяснить, не применяли ли к нему насилие и вообще свободен ли он.

Можно предположить, что знакомство с Мартинели стало самым интересным событием в ее однообразной, лишенной красок жизни.

Делая остановки перед светофорами или для того, чтобы впустить или выпустить разморенных жарой пассажиров, трамвай скользнул вдоль Аары, свернул, затем пополз вверх. Лидия, наконец, повернулась к Графу.

– Выходим.

Как только трамвай остановился, они выбрались из него и сквозь знойные сумерки пешком продолжили путь по темным улицам. На очередном перекрестке взглядам прохожих предстал огромный старый платан, узловатые ветви которого нависали над улицей из-за стены из песчаника.

– Кажется я никогда прежде не видел эту больницу, – проговорил Граф. – Или просто забыл?

– Главный вход не здесь, а дальше по улице, за углом, – пояснила Лидия.

– Давайте прежде всего обойдем квартал.

– Чтобы все осмотреть снаружи?

– Мне думается – сначала надо приглядеться, разве не так? Вспомните, как вы делаете покупки, – рассмеялся Граф.

Лидия чувствовала себя в обществе интересного, предупредительного мужчины легко и свободно и вряд ли задумывалась над тем, что эту непринужденную атмосферу создавал ее спутник. Ей льстило его внимание, и она стала чаще улыбаться – уголком рта.

Они довольно долго шли вдоль высокой стены вверх по аллее и повернули на другую улицу. Там, в глухом заборе, оказались старые деревянные двери, окрашенные зеленой краской и запертые на висячий замок. Из-за ограды больничного участка сквозь листву деревьев выглянула черепичная крыша небольшого, отдельно стоящего здания.

– Прачечная, наверное? – предположила Лидия.

– Скорее морг. Заведение с историей. Похоже, Мартинели выбрал себе врача старой школы.

Теперь они довольно хорошо ознакомились с расположением зданий. Большой лечебный корпус занимал юго-восточный угол квартала. Это оказалось строение с некоторыми признаками готического стиля, сказавшегося в архитектуре стрельчатых окон, высокого дверного проема и каменного крыльца с широкими ступенями. На одной из дубовых створок двери красовалась начищенная бронзовая табличка с надписью готическим шрифтом: «Больница Св. Дамиана». Другая створка была приоткрыта.