Читать книгу "Время великих реформ - Александр II"

Совершенно неожиданно для меня государь вдруг перешел к ложным толкам, распускаемым насчет наших военных сил и готовности к войне. Полагаю, при этом имел он в виду косвенно пожурить князя Горчакова и заключил свою речь самым лестным отзывом о деятельности Военного министерства, результат которой выказала исполненная столь удачно мобилизация.

По окончании совещания я попросил позволения государя прочесть ему заготовленное мною ответное письмо к генералу Непокойчицкому; когда мы остались вдвоем в кабинете, государь снова начал мне говорить об удовольствии, которое доставляют ему отзывы об отличном исполнении мобилизации и блестящем состоянии сосредоточенной на юге армии.

Тут государь припомнил мне все прошлые враждебные против меня интриги, прибавив, что он не поддался этим злостным внушениям и теперь видит, что не ошибся в своем неизменном ко мне доверии.

Он был растроган, обнял меня и сказал между прочим: «Знаешь ли, кто вернее всех ознакомил меня с твоим характером и правилами? – человек, с которым ты часто расходился в убеждених – покойный Яков Иванович Ростовцев».

Я был глубоко тронут и сказал, что государь может быть вполне уверен в том, что всю мою жизнь и во всех действиях я не имел другой цели, как только пользу дела, и руководствуюсь исключительно искренними своими убеждениями, устраняя всякие личные виды. В исполнении служебных обязанностей нет у меня ни родства, ни дружбы, ни вражды. […]

31 марта. Четверг.

Государь объявил мне при моем докладе, что намерен выехать из Петербурга в Действующую армию в половине будущей недели, так чтобы прибыть в Кишинев за день до перехода войск через границу. Там же будет подписан и Манифест о войне. Я еду с государем.

Обедал я у их величеств. Разговор почти исключительно вращался на исторических воспоминаниях. И государь, и императрица обладают необыкновенной памятью и любят припоминать прошлое. Головы их – живые хроники.

5 апреля. Вторник.

[…] С тех пор как война решена, всем как будто стало легче, в городе настроение довольно воинственное, хотя, разумеется, люди желчные ворчат. Сам государь хотя озабочен, но менее нервен, чем прежде. Отъезд его назначен в ночь с 7 на 8 апреля, смотры войскам Действующей армии предположены 10, 11 и 12 апреля в Жмеринке, Бирзуле, Тирасполе, Кишиневе и Унгени. […]

12 апреля. Вторник. Кишинев.

Сегодня совершилось историческое событие: объявлена война Порте, и в прошлую ночь войска наши уже перешли границу как европейскую, так и азиатскую. Подписанный сегодня в Кишиневе Манифест появится в завтрашних газетах.

Государь с наследником цесаревичем выехал из Петербурга в ночь с 7 на 8 апреля (с четверга на пятницу). Сопровождали его в поезде, кроме меня, генерал-адъютанты граф Адлерберг, Игнатьев, Мезенцов, Рылеев, Воейков, граф Воронцов-Дашков, генерал-майор свиты Салтыков, из флигель-адъютантов князь Долгоруков, затем прусский и австрийский военные агенты (генерел-адъютант Вердер и флигель-адъютант барон Бехтольсгейм), два адъютанта наследника и чины Военно-походной канцелярии.

Независимо от этой свиты отправлено вперед, в Кишинев, большое число флигель-адъютантов, генералов свиты и три генерал-адъютанта: князь Меншиков, Чертков (Михаил) и Левашов.

Ехали мы безостановочно до самой Жмеринки, и почти на всем пути провожала нас сквернейшая погода: снег, вьюга. Первый смотр войскам был в Жмеринке, утром 10 числа (воскресенье). Несмотря на холодную и сырую погоду, на невылазную грязь, 5-я пехотная дивизия представилась в превосходном виде. Точно так же и вечером в Бирзуле 31-я пехотная и 9-я кавалерийская дивизии показали себя в отличном состоянии.

Даже прежние пессимисты, сомневавшиеся в существовании русской армии после всех реформ последних 10–15 лет, должны были успокоиться. В особенности замечателен был бодрый, смелый вид теперешнего солдата сравнительно с прежним, забитым, запуганным страдальцем. Государь после каждого смотра собирал вокруг себя офицеров, говорил им несколько слов, на которые они отвечали взрывом восторженных «ура!».

Как на первых двух смотрах, так и на последующих выказывалось возбужденное состояние духа во всех войсках; тут не было ничего искусственного, поддельного, а выказывался на всех лицах искренний энтузиазм.

Вечером 10 числа прибыли мы в Тирасполь. Здесь на станции железной дороги встретил государя главнокомандующий армии великий князь Николай Николаевич с частью своего штаба и русский генеральный консул в Бухаресте барон Стюарт.

Этот последний выехал навстречу государю с той целью, чтобы убедить его величество, по просьбе румынского князя Карла, замедлить на несколько дней объявление войны и открытие военных действий; князь Карл признавал это необходимым не столько потому, что Румыния вовсе не приготовилась к войне (да и не могла приготовиться, так как, по словам барона Стюарта, казначейство ее было совершенно пусто), сколько по соображениям внутренней политики: князь Карл, подписав конвенцию, убоялся последствий нарушения конституции и решился собрать 15 числа Сенат, чтобы легализовать заключенный акт.

По этому предмету проходило в императорском вагоне совещание. Великий князь главнокомандующий и генерал Левицкий объяснили сделанные ими распоряжения на предстоящую ночь с 11 на 12 число; все было уже готово к переходу за границу, при этом было в особенности важно начать движение неожиданно для турок, дабы хотя передовым отрядом успеть занять Галац и Браилов и прикрыть Баршовский мост на Серете.

Игнатьев и я старались отклонить мысль об отсрочке начала войны. Подобная перемена накануне дня, заранее назначенного, могла бы произвести крайне прискорбные замешательства, тем более что кавказские войска на границе Азиатской Турции могли бы и не получить своевременно извещения об отсрочке. Во всяком случае мы лишались бы выгоды внезапности нападения.

По всем этим соображениям и несмотря на настойчивые убеждения барона Стюарта, государь решился не изменять сделанных распоряжений, а барону Стюарту приказал немедленно отправиться обратно в Бухарест, объяснить князю Карлу невозможность исполнения его желания и вместе с тем вручить ему на первый раз миллион франков золотом, в счет той ссуды, которую он просил для покрытия самых неотложных расходов.

Так и было сделано: барон Стюарт в ту же ночь уехал с экстренным поездом и проездом чрез Кишинев получил из полевого казначейства золото.

11 числа, в понедельник, в 9 часов утра, происходил у самой станции Тираспольской смотр 9-й пехотной дивизии и 9-й бригады 32-й дивизии. Погода была сносная; войсками государь был очень доволен и немедленно после смотра продолжал путь далее, без остановки в Кишиневе до Унгени, последней станции железной дороги по сю сторону Прута.

Во время проезда через Кишинев государь принял князя Гику, присланного румынским князем с подписанной конвенцией; ему же, князю Гике, было поручено войти в переговоры о займе. Румынский посланец остался в императорском поезде на всем пути до Унгени и обратно в Кишинев. […]