Читать книгу "Когда поют сверчки - Чарльз Мартин"

Мой дом погиб, жизнь, которую я вел на протяжение последних пяти лет, навсегда переменилась, но я все же вернулся на свой участок на берегу и, стоя среди руин, долго перебирал мусор и обломки. Из того, что у меня когда-то было, не осталось почти ничего, точнее, ничего стоящего. Мне посчастливилось найти несколько фотографий и кое-что из кухонных принадлежностей, но и только. Смерч уничтожил все, что мог, а что не мог, разбросал по территории соседних округов или утопил в озере. Один вид изломанных, брошенных как попало вещей, которыми я когда-то дорожил, приводил меня в некое странное оцепенение, от которого мне удавалось избавиться лишь с большим трудом.

В надежде отыскать что-то из вещей я несколько раз обошел участок, а потом перенес поиски в леса на северном побережье. На это почти безнадежное занятие я потратил три дня. Деревья в лесу были сломаны на высоте около десяти футов, а их верхушки валялись вокруг, словно палочки для игры в бирюльки[93], так что даже ходить здесь было непросто.

Примерно в сотне ярдов от своего бывшего дома я набрел на лежащую на боку бронзовую ванну Эммы. Три ножки из четырех были отбиты. Проведя пальцами по бортику, я вспомнил, как она лежала в этой ванне и улыбалась мне сквозь поднимающийся от воды пар. Как же давно это было!.. Ванну я оставил там, где она упала, а на следующий день прекратил поиски. Деревянный футляр для теодолита я так и не нашел.

Дней через десять после смерча я вышел на берег и долго смотрел на только что очистившееся от мусора озеро. Мне все казалось, будто оно что-то говорит мне, но что – было не разобрать. Опустив голову, я увидел в воде свое отражение и решил, что это Послание.

Я съездил на свой склад в холмах, снял брезент со штабелей досок и, чихая от пыли, загрузил ими прицеп. За день я совершил несколько ездок туда и обратно и натер на руках мозоли, но мне это нравилось.

Термит вызвался мне помогать. Почти каждый день, закончив работу на Якорной пристани, он вскакивал на гидроцикл, пересекал озеро и, засучив рукава, принимался за дело. В первый же день он привез мне несколько журналов. Качая головой и глядя в сторону, Термит сказал:

– Они мне больше не нужны. Хватит, насмотрелся.

Довольно часто он задерживался почти до полуночи. Худой и жилистый, Термит не знал усталости, и Чарли учил его, как когда-то учил меня, что нужно делать, чтобы превратить доску или бревно в нечто такое, что, будучи надлежащим образом обработано и собрано, могло бы считаться если не маленьким шедевром, то по крайней мере чем-то бо́льшим, чем просто кучка обструганных и выкрашенных деталей.

Пока Термит с Чарли восстанавливали мастерскую и возводили новый эллинг, я терпеливо разгребал завалы. Это была нудная работа, отнимавшая к тому же уйму времени, так что в конце концов я нанял бульдозер, который сгреб все, что осталось неразобранным, в одну большую кучу. Запасшись разрешением на сжигание мусора, я предупредил ближайшую пожарную часть (оттуда на всякий случай прислали к моему дому пожарный автомобиль), после чего Термит поджег всю кучу своей фирменной зажигалкой «Зиппо».

Мусор горел три дня. Когда последние угли погасли и обратились в золу, от моего прошлого остались только одежда, что была на мне, да еще то, что висело у меня на груди.

«Хакер» мы так и не нашли. Двигатель и часть рулевой колонки Термит выудил из воды в том месте, где когда-то был причал, но корпус, нос, бензобаки, шпангоуты и прочие детали исчезли без следа, унесенные, разметанные вихрем. То же самое относилось и к нашим инструментам. Среди завалов нам удалось обнаружить только несколько отверток, спутанные провода, да еще то, что хранилось в красном инструментальном ящике, но все остальные инструменты – на сумму около пятнадцати тысяч долларов – унес ураган.

Как ни странно, двухместный скиф, который я восстанавливал для Эммы и в котором мы с Чарли провели немало часов, застрял в кроне кизилового дерева выше по холму. Его обнаружил Термит, он же помог мне опустить лодку на землю и доставить на берег. Я залатал пробоину в борту, заново ошкурил корпус, покрыл скиф несколькими слоями лака и поставил сушиться.

К счастью, дом Чарли, защищенный вершиной ближайшего холма и частично углубленный в склон, почти не пострадал. Двигаясь вдоль берега, торнадо прошел над его домом – и обрушился прямехонько на мой. Что касалось вывихнутой руки и удара по голове, то это произошло в тот момент, когда Чарли выбежал, беспокоясь за нас. Ветер просто швырнул его обратно, да с такой силой, что он не сумел удержаться на ногах и врезался в дверной косяк. Как сказал Чарли, дверные косяки сделались его персональным проклятьем, так что в ближайшее время ему придется как следует подумать и изобрести двери без косяков.

С того самого дня, как остановилось сердце Энни, я ночевал в спальном мешке в пещере в глубине мастерской. По вечерам, когда я гасил керосиновый фонарь, освещавший мой маленький подземный мир, ко мне в гости приходила Джорджия. Она беззвучно возникала из ночного мрака и, лизнув меня в ухо или в нос, снова исчезала, возвращаясь к Чарли. Я где-то читал, что подводные лодки в океанских глубинах сообщают друг другу о своем присутствии короткими звуковыми сигналами. Джорджия была для нас с Чарли чем-то вроде такого сигнала, который означал: «У меня все в порядке. А у тебя?»

Да, чуть не забыл. Кисетный шов, которым я пытался укрепить сердце Энни, наделал среди врачей много шуму. Телефон Ройера раскалялся от шквала звонков, но я попросил его не давать никому мой номер. Он обещал, но добавил:

– Пора бы тебе, дружище, снова сесть на лошадь, которая тебя сбросила.

* * *

Как-то в пятницу утром я выбрался из спального мешка и вышел из своей норы. Яркое солнце только что показалось над горизонтом, окрасив восточную часть небосвода в ликующий золотой цвет. Казалось, самый воздух был насыщен светом и ласковым утренним теплом. Стоя на каменной подпорной стенке, я смотрел, как на мелководье резвятся мальки и как удлиняется, растет лежащая на воде моя тень.

Я прыгнул в холодную воду, как следует вымылся и снова встал на берегу в костюме Адама, дожидаясь, пока солнце и ласковый ветерок высушат мою кожу. И тут у меня за спиной раздалось деликатное покашливание. Обернувшись, я увидел Сэла Коэна, с трубкой в руке он не спеша спускался ко мне по лестнице.

Торопливо натянув на себя одежду, я сделал несколько шагов ему навстречу, но Сэл меня как будто вовсе не замечал. Задумчиво глядя мимо меня на озерную гладь, он методично набил трубку, разжег, выпустил изо рта клуб дыма и проговорил:

– Ну, раз уж твой секрет все равно выплыл наружу, я подумал, что должен кое-что тебе сказать…

Я вопросительно приподнял брови, но промолчал.

– Я был в этих краях единственным врачом на протяжении… в общем, довольно долго. Может быть, даже слишком долго. – Сэл взглянул на меня и, кивнув своим мыслям, ткнул в мою сторону чубуком. – Настало время, так сказать, передать эстафету молодым… передать дело всей моей жизни человеку, который с ним справится – человеку, который разбирается в современной медицине и который готов отдавать свои знания тем, кто живет рядом.