Читать книгу "Падшая женщина - Эмма Донохью"

Возница слез с телеги, и ее тут же окружили. Маленькая девочка, сидящая на плечах у отца, улыбнулась ей. Мэри чувствовала запах апельсинов, эля и горячих пирогов с корицей. Женщины были одеты в свои лучшие платья, их шляпки украшали яркие ленты. Однако общее настроение было невеселым. Никакого праздничного духа не ощущалось. На многих лицах было написано недовольство и напряженное ожидание.

Есть в тебе нечто, что не утихомирится до тех пор, пока тебя не вздернут на виселицу, Мэри.

Она будто наяву услышала голос матери, четкий и ясный. Дошли ли до Сьюзан Дигот слухи о смерти ее подруги Джейн? И узнала ли она имя той, что совершила убийство? Должно быть, это ее не удивило.

Постыдная смерть. Точно как у твоего отца.

Только теперь Мэри поняла, что мать была права. Именно такая судьба и была ей уготована. За свои шестнадцать лет она преодолела самый короткий путь от жизни к смерти, прямой, словно полет вороны в небе.

Все не настоящее, мелькнуло у нее в голове. Жизнь — не настоящая. Это просто история в картинках, грубые дешевые гравюры, и не более того.

— Но что она была за девушка? — Гвинет приподнялась на цыпочки, чтобы взглянуть на другой конец площади.

Дэффи отвернулся и пожал плечами. Как можно говорить о Мэри Сондерс в прошедшем времени, когда она сидит на телеге всего в каких-нибудь ста футах от него, со своими чернильно-черными глазами и острым профилем, который до сих пор снился ему в кошмарах, хотя прошло уже много месяцев. Он старался не смотреть на виселицу за ее спиной, на свернувшуюся, как змея, веревку. Не нужно было приходить сюда сегодня, запоздало спохватился он.

Футах в двадцати Дэффи заметил своего отца. Он беспокойно обводил взглядом толпу, словно высматривал в ней воришек. У него лицо старика, подумал Дэффи. Они нечаянно встретились глазами, и он слегка кивнул. Без особой почтительности и, конечно, без всякого намека на извинения.

Однако Кадваладир неожиданно кивнул в ответ и стал пробираться к ним, распихивая людей локтями.

— Дэвид.

— Отец.

Это были первые слова, которыми они обменялись за последние полтора года.

— Гвинет. Как ты поживаешь?

— Спасибо, сэр, очень хорошо. — Она покраснела и переступила с ноги на ногу.

Говорить было не о чем. Кадваладир посмотрел на свои поношенные башмаки и носком одного стряхнул с другого сухой лист.

Дэффи прочистил горло:

— Миссис Джонс была бы рада, что ты вел службу на ее похоронах.

Кадваладир поднял густую перепутанную бровь.

— Она была хорошей женщиной, — добавил Дэффи, чтобы заполнить тишину.

— И твои книги не научили тебя словам посильнее? — бросил Кадваладир. — Джейн Джонс была лучшей женщиной на этой богом забытой земле.

Он развернулся и скрылся в толпе. Гвинет ободряюще улыбнулась и продела руку Деффи под локоть.

— Как бы там ни было, я рада, что ты покинул этот дом на Инч-Лейн, Дэфф. Если бы ты остался, из этого не вышло бы ничего хорошего.

— Не знаю, — протянул Дэффи. У него вдруг заболела голова. — Мне жаль хозяина.

— Это проклятое место. — Гвинет прижалась к нему покрепче. — У мисс Робертс тебе будет лучше.

Приговоренная как будто грезила наяву.

Дэффи закрыл глаза и постарался не думать ни о чем, кроме теплой руки Гвинет. Это было все, в чем он нуждался. В этот раз Гвинет поклялась на Библии, что станет его женой, и он знал, что не заставит ее долго ждать. Жениться на хорошей, к тому же любимой женщине — это больше, чем заслуживает такой дурень, как он. И больше, чем было у его отца. И даже если образ лондонской девчонки по-прежнему тревожит его сны… что ж, у каждого человека есть свои призраки.

Дэффи снова взглянул на девушку, сидящую на телеге, — он просто не мог удержаться. Ее лицо было белее лиц всех людей на площади, и внезапно его пронзила острая жалость. Ей всего лишь шестнадцать. Прошлой весной Мэри Сондерс отдавалась ему в цветущем лесу, а сегодня она со слегка высокомерным видом ожидает своей смерти.

Как легко то дурное, что заложено в человеке, может одержать верх над хорошим, подумал Дэффи. И сколь бы ты ни был образован, у тебя нет власти над тьмой, что таится в глубине твоего сердца.

Эби заблудилась на улицах Лондона. Карта, что она держала в руках, оказалась совершенно бесполезной. Дома жались друг к другу, словно пальцы в тесном башмаке.

Она подумала о Мэри Сондерс. Жива ли ты еще, бедная сучка? Эби сильно нуждалась в спутнице, такой как Мэри, которая знала бы, как устроен этот бурлящий город. Грязь на улицах, яростные цвета, запахи, исходившие из дверей кофеен и рыбных лавок, — все это просто ошеломило ее. Она задрала голову и увидела золотую птицу, вертящуюся на ветру.

— Где я? — спросила она у пробегавшего мимо мальчишки.

Он сплюнул на мостовую.

— У Святого Эгидия, где же еще?

Толпа вдруг расступилась, и Эби увидела черного мужчину. Он был не похож ни на одного из тех черных, что ей приходилось встречать раньше. Его кожа лоснилась здоровьем — так может блестеть только лицо человека, который ест самое свежее масло, подумала Эби. На голове возвышался белоснежный, как облако, парик. Широкие плечи были обтянуты белым бархатным камзолом, а мускулистые икры — шелковыми чулками. Среди всех прочих людей он выглядел как император. В этом странном, перевернутом с ног на голову городе было возможно все.

Не сдержавшись, Эби посмотрела прямо на него и улыбнулась. Однако его взгляд равнодушно скользнул мимо, словно она была не более чем булыжником на дороге, и Эби внезапно вспомнила, что она уже не молода и не красива. Когда черный прошел мимо, она поняла, почему так оттопыривалась пола его камзола. За пояс у него был заткнут нож, такой огромный, что он мог бы с легкостью отрубить ей голову.

Эби сделала шаг назад и чуть не свалилась в канаву, но все же удержалась на ногах. Прохожие ее почти не замечали. «Может быть, моя кожа за ночь побелела, — подумала она. — Кажется, это место мне подойдет, — решила Эби. — Здесь меня никто никогда не найдет».

На церкви Святого Эгидия вдруг зазвонили колокола, и она чуть не оглохла от шума. Звон отражался от каменных стен, и Эби показалось, что он не смолкнет до самого конца света.

Как много глаз — и все смотрят только на нее! Наконец-то — слава. Значит, это и есть то мгновение, которое так часто снилось ей: толпа, собравшаяся, чтобы посмотреть на нее. Мэри уставилась на свою грязную поношенную юбку. Да, не о таком наряде она мечтала. Вместо браслетов — ржавые цепи, сковывающие запястья. Вместо ожерелья — петля, что накинул ей на шею палач. Грубая веревка обнимала ее ключицы. Обыкновенное «О», приоткрытый рот, готовый поглотить ее целиком. Длинный конец лежал на дне телеги, у ее ног.

Дай Карпентер еще трудился над виселицей, заколачивая последние гвозди. Рядом с ним стоял рыжеволосый палач. Он просунул палец под маску и почесал щеку. Мэри вдруг почувствовала к нему настоящую жалость. Когда она совершила убийство, нож сделал свое дело так быстро, что она даже не успела ничего ощутить. Но этот человек должен носить свои инструменты с собой. В ночь перед убийством он точно знает, что должен будет сделать на следующий день — и совершенно хладнокровно; ему, в отличие от нее, не помогут ни ослепление, ни ярость. А сегодня вечером ему придется снять маску, вымыть руки и уснуть.