Читать книгу "Бумажный тигр (II. Форма) - Константин Сергеевич Соловьев"

Это контора «Фейбернон и Стефенсон», станки и инженерное оборудование. Славна тем, что за год выпускает из своих стен по меньшей мере полсотни инвалидов — несчастных подмастерьев, лишившихся пальцев, носов и ушей. Мистер Фейбернон считает подобную текучесть кадров досадной, однако вполне допустимой, а мистер Стефенсон, вероятно, не полагает нужным вмешиваться в устоявшийся трудовой процесс. Ещё дальше, вниз по улице вы имеете удовольствие лицезреть печально известную фабрику Парсонса, одну из самых больших в Коппертауне. Лучшие паровые турбины и динамо-машины Нового Бангора! Я уже говорил вам, что некоторые чудовища умеют сочетать нечеловеческую кровожадность с величайшей осторожностью? Это — особое в своём роде. В прошлом году его наградили титулом почётного гражданина Нового Бангора и вручили ключ от города. Я читал его благодарственную речь в газете. Но в ней не было ни слова о детях, которых он использует на своей фабрике, чтобы сваривать изнутри обшивку турбин, детях, которые через полгода превращаются в слепых калек, вынужденных просить милостыню на улицах!

Уилл съёжился от его слов.

— Кажется, я понял, что за чудовищ вы имеете в виду, мистер Лайвстоун. Это… отвратительно во всех смыслах.

— Это самые опасные чудовища на острове, Уилл. Даже Бангорский Тигр бессилен их повергнуть. Да он никогда и не решился бы на это — чудовища в наши дни достаточно состоятельны, чтобы нанять себе лучшую охрану и лучших адвокатов. Думаю, теперь вы понимаете, отчего я не считаю Медноликого противником. Если кто-то ещё в состоянии нагнать страху на этих тварей, так это Увечный Кузнец, слепой и безумный жрец прогресса. Впрочем, довольно об этом, вы и так сделались бледны. Уж не из-за дыма ли?

— Нет, — через силу произнёс Уилл, — Эти девушки там впереди, они… Мне кажется, или…

Лэйд сделал вид, будто не услышал его слов, поглощённый собственной мыслью. Это не требовало выдающегося актёрского таланта, напротив, было вполне лёгкой задачей.

— Нет, если кто-нибудь и сможет повергнуть этих чудовищ, лишив их привычной им пищи, это будет не одиночка с револьвером. О нет, сэр. Это будет технический прогресс. Или вы сомневаетесь в его могуществе?

— Нет, я… я вполне…

— На смену нашему бурному девятнадцатому веку приходит новый, ещё более шумный и беспокойный, однако, как знать, может именно он наконец освободит тысячи несчастных от непосильного труда? Я, конечно, имею в виду автоматонов и прочие… кхм… автоматические механизмы. Я часто разыгрываю из себя консерватора и ретрограда, но даже я вынужден согласиться с тем, что за ними — большая сила, Уилл. Это не просто жестяные болванчики, которыми мы силимся их изобразить, созданные для того, чтоб выбивать ковры и заваривать чай. Это жизнь. Механическая жизнь, которая зарождается и крепнет на наших глазах, проходя в тысячекратно ускоренном темпе весь тот путь, который занял у нас миллионы лет. Величественное, но и жутковатое зрелище.

Ещё вчера эти жестяные пугала не в силах были донести багаж до кэба, а сегодня уже играют в шахматы, обыгрывая известных мастеров, и решают арифметические уравнения!

— В самом деле… — пробормотал Уилл.

— До меня доходили отголоски слухов, что в Новом Бангоре когда-то действовал «Лихтбрингт», счислительная машина умопомрачительной сложности, детище покойного профессора фон Неймана. К сожалению, машина по какой-то причине вышла из строя и в данный момент являет собой лишь механический остов. А жаль, мне было бы любопытно потолковать с нею…

— Да-да, очень любопытно.

— Вы, конечно, хотите спросить — а не таит ли технический прогресс в этой сфере опасности? Да, пока механическая жизнь примитивна и полностью контролируема, но есть ли гарантия, что она всегда будет оставаться пассивной и контролируемой? Как знать, не приведёт ли рост её сознания к неприятным для нас выводам, в частности о том, что полноценное развитие возможно лишь в условиях конкуренции с доминирующей формой жизни — с нами самими?

Едва ли Уилл намеревался спросить что-то подобное. Стиснув зубы, он наблюдал за смеющимися девушками с фабрики и, чем дольше наблюдал, тем мрачнее делался. Однако Лэйд счёл за лучшее делать вид, будто не замечает этого.

— Что ж, если вас в самом деле беспокоит этот вопрос, могу сослаться на историю мистера Лайдлоу. Бьюсь об заклад, вы её не слышали!

— Судя по всему, не слышал.

— Мистер Лайдлоу знал о механической жизни больше, чем нам с вами когда-нибудь суждено узнать. Он был не каким-нибудь жестянщиком, он был инженером на фабрике «Ферранти», причём не абы каким, а одним из крупнейших специалистов в своём роде. Величайший эрудит, математик, логик, составитель сложнейших машинных алгоритмов и формул. Его не интересовали большие счислительные машины, эти гипертрофированные арифмометры, подсчитывающие количество капустной тли на острове, он всей душой был предан автоматонам, этим механическим помощникам, которые безропотно взваливают на себя груз наших забот. Говорят, он отвечал за разработку многих моделей «Ферранти», начиная с седьмой серии, а позже самолично стоял у истоков тринадцатой, легендарного «Метрокла». Слышали о «Метрокле»? Удивительно сообразительные мерзавцы! Разбираются в столовом этикете и сервировке, способны поддерживать беседу на любую тему, встроенная память на четыреста сонетов и, вдобавок, специальный блок по сочинению случайных лимериков на заданную тему. Удивительно сложные механизмы, не чета старому разбойнику «Дигги»! О, простите, не хотел загружать вас излишними подробностями.

Взглянув на Уилла, Лэйд вынужден был признать, что тот не выглядит внимательным слушателем. Чем ближе они приближались к группе девушек со спичечной фабрики, тем медленнее становился шаг его спутника и тем шире открывались глаза. Некоторые девушки и в самом деле были милы собой, но Лэйд сомневался, что это следствие охватившей Уилла страсти или романтического смущения. Он сам слишком хорошо знал, что именно привлекает его внимание в эту минуту.

Чем ближе они подходили, тем больше становились заметны страшные следы на лицах фабричных работниц. Издалека в самом деле казалось, будто рты и подбородки у них вымазаны шоколадом или патокой, но достаточно было сократить расстояние до пары десятков футов, как становилось очевидно — дело здесь отнюдь не в недостатке чистоплотности.

Ниже смешливых юных глаз, аккуратных носиков и точёных, на зависть дорогим куклам, скул, располагались не чувственные розовые губы, как предопределено природой и Господом, а сплошное гниющее месиво багрово-красного цвета. Их челюсти словно принадлежали мертвецам, неделю пролежавшим в земле. Щёки многих из них выгнили и провалились, образовав обрамлённые некрозной плотью провалы, сквозь которые видны были беспорядочно торчащие из вздувшихся багровых дёсен зубы, вяло копошащиеся во рту языки и обнажённые серые кости подбородка, которые выглядели истончившимися и ломкими, как спички.

Не рты — одни сплошные кровавые раны, истекающие на мостовую Коппертауна алым соком из слюны и лимфы. Некоторые, должно быть, наиболее стеснительные или не привыкшие к своему страшному облику,