Читать книгу "Логово - Дин Кунц"

В голосе его, приторно-елейном, не было теплоты и участия. Только ненависть и презрение. Эти интонации не были ей в новинку, она уже слышала их раньше. Как ни старайся приноровиться к другим и со всеми быть в хороших отношениях, всегда найдутся дети, которые возненавидят тебя только за то, что ты чем-то отличаешься от них, и в голосах их постоянно звучат нотки, от которых бросает то в жар, то в холод.

Он понес ее через открытые сломанные и провисшие на петлях ворота в темноту, заставившую ее почувствовать себя совсем маленькой девочкой.

Линдзи даже и не подумала выйти из машины, чтобы проверить, можно ли открыть ворота. Когда Хатч указал направление, она просто-напросто прижала педаль акселератора к полу. Машина, взбрыкнув, пулей помчалась вперед. С треском и грохотом, напрочь снеся ворота и разбив передок уже основательно потрепанной в пути машины, лишившись к тому же одной из фар, они ворвались на территорию парка.

Направляемая Хатчем, она проехала по окружной служебной аллее почти половину парка. По левую руку от них бежал высокий забор, покрытый коряво торчащими обрывками вьющейся лозы, когда-то полностью скрывавшей в густой листве звенья цепи, а ныне засохшей на корню после того, как была отключена система водоснабжения. По правую – глухие торцовые стены павильонов, в которых размещались катальные горки, сооруженные с расчетом на такие длительные сроки эксплуатации, что демонтировать их было не так-то просто. Попадались строения с затейливыми фасадами, поддерживаемыми наклонными опорами, хорошо видимыми сзади, со служебной аллеи.

Свернув с аллеи и проскочив между двумя такими постройками, они помчались по широкой петлявшей дороге, по которой раньше двигались толпы народу. Огромное, самое большое из тех, что ей когда-либо доводилось видеть в жизни, чертово колесо, разбитое ветрами, иссушенное солнцем и потрепанное годами забвения, высилось в ночи, подобно громадному скелету левиафана, начисто обглоданного стервятниками.

У одного из крупных сооружений, у береговой кромки засохшего пруда, стояла машина.

– "Дом ужасов", – выдохнул Хатч, так как знал это место по своим видениям.

Крыша сооружения представляла собой целый ряд остроконечных шатров, словно была куполом цирка-шапито, под которым размещалось сразу несколько арен.

Линдзи могла видеть только то, что попадало в свет фар движущейся машины, но и этого было достаточно, чтобы вызвать в ней отвращение к окружавшему их пейзажу. Не будучи по природе суеверкой – хотя, если учесть все происходящее, быстро таковой становилась, – она тем не менее физически ощутила смрадное дыхание смерти, исходящее от этого строения, как ощутила бы холод, исходящий от глыбы льда.

Она вплотную подъехала сзади к стоявшей машине. "Хонде". Пассажиры покинули ее в такой спешке, что оставили открытыми обе передние дверцы, и внутри машины горел свет.

Схватив браунинг в одну руку и фонарик в другую, Линдзи выскочила из "мицубиси" и, подбежав к "хонде", заглянула внутрь. Регины там не было.

Она обнаружила, что наступил момент, когда страх как бы уже застыл на самой верхней точке шкалы. Каждый оголенный нерв напряжен до предела. Мозг не в состоянии больше принимать новую информацию и, достигнув предела восприятия ужаса, оцепенел. Любое повое потрясение, любая новая ужасная мысль больше уже ничего не могут изменить – мозг механически регистрирует поступающую информацию, никак не обрабатывая ее. Линдзи почти ничего не помнила из того, что произошло дома или во время призрачно-нереальной погони по пути сюда; все это выветрилось у нее из головы, остались какие-то несвязанные между собой детали: все ее внимание было сосредоточено только на настоящем.

Прямо у нее под ногами в падавшем из открытой дверцы машины на землю свете и затем дополнительно освещенный ее фонариком лежал длинный обрывок бечевки. Она подняла его и увидела, что раньше он был завязан петлей, а затем узел был перерезан.

Хатч взял у нее бечевку.

– Этой бечевкой он связал ей ноги. А когда приехали, потребовал, чтобы она шла сама.

– Где они сейчас?

Фонариком он повел в противоположную от них сторону лагуны, поверх трех больших серых, лежавших на боку гондол с чудовищными надстройками в носовой части, на двустворчатые деревянные ворота на уровне фундамента "Дома ужасов". Одна створка ворот провисла на петлях, другая была широко распахнута. Свет фонарика, работавшего на четырех батарейках, едва достигая ворот, упирался в жуткий мрак за ними, не в состоянии его пробить.

Линдзи, обогнув машину, быстро перелезла через бетонный бордюр. Несмотря на предупреждающий возглас Хатча: "Линдзи, подожди", она даже и не подумала остановиться (а сам он разве стоял на месте?), подгоняемая мыслью, что Регина находится во власти воскрешенного к жизни, сумасшедшего отпрыска Нейберна.

Когда она по дну лагуны бежала к воротам, то совсем не думала об опасности, грозившей ей самой: страх за Регину вытеснил из ее головы все остальное. Сообразив, однако, что спасение девочки во многом зависит от того, останется ли она в живых, Линдзи на бегу стала водить лучом фонарика из стороны в сторону, опасаясь, что на нее могут напасть сзади, из-за одной из лежащих на боку серых громадин.

Ветер кружил опавшие листья и обрывки бумаг, гоняя их по сухому дну лагуны, иногда подхватывая в охапку и подбрасывая высоко в воздух. Но это было единственное движение, все остальное оставалось неподвижным и мертвым.

Хатч догнал ее уже у входа в "Дом ужасов". Задержался же он потому, что поднятой ею с земли бечевкой привязывал фонарик к обратной стороне распятия. Теперь оба предмета, и распятие и фонарик, находились в одной руке, и, когда ему нужно было направить свет в ту или иную точку, он поворачивал туда голову Христа. А в правой, освободившейся руке он держал браунинг. Автомат же оставил в машине. Если бы он привязал фонарик к "моссбергу", то мог бы захватить с собой и пистолет и автомат. Но, очевидно, Хатч решил, что на сей раз распятие – более грозное и более подходящее оружие, чем автомат.

Линдзи было совершенно невдомек, зачем ему понадобилось снимать распятие со стены в спальне Регины. Что-то подсказывало ей, что он и сам толком не смог бы ей это объяснить. Они брели по илистому дну огромной реки неизведанного, и, помимо распятия, она с удовольствием обзавелась бы еще и ожерельем из чеснока, и пузырьком со святой водой, и серебряными пулями, и всякой другой всячиной, которая могла бы принести им удачу.

Подспудно, как художник, Линдзи всегда верила, что мир пяти чувств, внешне незыблемый и прочный, не исчерпывает все существование, и это ощущение Вселенной она привносила в свои живописные полотна. Теперь это ощущение стало реальностью повседневной жизни, и она изумлялась самой себе, что не замечала этого раньше.

Буравя фонариками непроглядный, обступивший их со всех сторон мрак, они проследовали в "Дом ужасов".

Запас уловок, помогавших Регине выстоять в трудных обстоятельствах, не был, однако, исчерпан до конца. Оставалась еще одна.