Читать книгу "Память всех слов. Сказания Меекханского пограничья - Роберт М. Вегнер"

– Теперь похваляется этим пред лицом Матери.

Деменайя прикрыла глаза:

– «Буду ли я камнем, буду ли листком, валуном или стеблем травы – будь готова к приходу, когда встану пред Тобой нагим», – процитировала она. Сопроводила слова ласковым взглядом. – Прости дурной перевод, это фрагмент «Песни прощания». Малоизвестной и, пожалуй, второстепенной поэмы, но у моего мужа к ней была слабость. Она говорит о том, что любой – король, воин, жрец и нищий – встает перед Матерью нагим, а заслуги, что приписывают себе в этой жизни, не имеют для нее значения, поскольку она видит каждого насквозь. Хотя некоторые придают этим словам еще и другое значение… Говорят, что человек может быть листком, несомым ветром, или камнем, который противостоит стихиям и сам формирует свою судьбу. Но пока они живут, мои подданные не обладают такой привилегией, и называть их «говорящими вещами» хозяева их могут без каких-либо проблем. Я слышала это тысячи раз. Они приглашают меня на различные торжества: Королева Невольников, жрица их богини, Служанки, той, которая решает споры между кастами и следит, чтобы невольники знали свое место. Черная гигантка, рожденная как одна из них и вознесенная наверх службой в храме. Что-то вроде…

– Мамы Бо? Белой слонихи, которую проводят парадом дважды в год?

В черных глазах появилась веселость:

– Да. Именно так. Кто-то рассказал тебе фрагмент нашей истории?

– Я была в Библиотеке.

– О да, там помнят, хотя знание, которым не пользуются, стоит меньше, чем слезы крокодила. Тысячу лет назад Белым Коноверином владела Великая Мать, которую вы зовете Баэльта’Матран. Воплощением ее была Белая Слониха. А сейчас? Белая Слониха стала верховым животным Агара, а Праматерь – Служанкой. Несвободные недостойны почитать Агара, разве что будут Возвышены к одному из Родов Войны, и тогда лучшие из них могут выкупить свои семьи и забрать их в агиру. Их отцы и братья работают там до смерти, а сестры становятся женами или наложницами офицеров. Три касты невольников, следящие друг за другом, и армия, что выросла из их рядов, но ставящая им на горло окованную железом стопу. Вот сила, на которой поднялся Белый Коноверин. Чудно, верно?

– Все имеет свое начало и предел, – проворчала Деана, чтобы только что-то сказать.

– Да. Начало и предел. Говорение банальностей тоже должно их иметь, но я боюсь, что это развлечение людям никогда не наскучит. И каков же может быть предел рабства, которое длится уже двенадцать веков? Бунт? Бунты вспыхивают все время, особенно среди грязных и пепельных. Деревянные мотыги, ножи, вилы и топоры против кольчуг, луков, сабель и секир Родов Войны. О да… Бунт – хорошее дело, после него цены на рабов всегда идут вверх, и всегда найдутся купеческие семьи, которые заранее приобретают молодых мужчин и женщин, чтобы, едва дожди смоют кровь в канавы, заработать безумные суммы. Храм Служанки уже много лет следит за такими промыслами.

Деана отвернулась к окну, чтобы не смотреть в яростно-гневные глаза Деменайи. Люди, в которых столько гнева, бывают неосмотрительны.

– Бунты… планируются?

– Бóльшая их часть. Ролью Рода Тростника всегда был контроль за невольниками. У них есть шпионы на каждой плантации, в каждой ткацкой мастерской шелка и в рудниках или мануфактурах. Не все они служат в поле, как солдаты: часть Тростников совершают круг – выросли из невольников и возвращаются в их ряды, чтобы шпионить и контролировать. Их продают на торгах или присоединяют еще раньше к невольничьим караванам, чтобы и другие их приняли. Такова роль Тростника. Потом, когда они решат, что необходимо очистить какой-то регион, где гнев одаренных речью вещей достиг точки кипения, – провоцируют восстание. Порой больше, порой меньше и всегда должным образом подготовленное. Ими. Гарнизоны Соловьев и Буйволов стоят в готовности, бóльшая часть дворянства выезжает… Купцы делают припасы.

– А сейчас? Начались… закупки?

– Они начались несколько месяцев тому назад. Сразу перед тем, как было совершено покушение на старшего князя. Если бы тогда вспыхнул бунт – и оказался кроваво подавлен, – цены на невольников пошли бы вверх. А мы здесь говорим о деньгах, которые до краев заполнили бы не одну сокровищницу.

– А бунт бы вспыхнул, поскольку?..

– Самереса Третьего, нашего покойного князя, – на этот раз уже хозяйка паланкина нашла что-то интересное за окном, поскольку на палец раздвинула занавеси и не отрывала взгляда от видов снаружи, – посетило видение. Как и многих Сынов Огня ранее. Но он был достаточно силен и умен, чтобы его реализовывать. Первый князь за триста лет, который сумел добиться крупиц истинной власти, вырвать часть ее у Храма Огня, у Родов Войны и у старой аристократии.

– Интересно.

– Это странно. – Деменайя перестала заинтересованно рассматривать окрестности и взглянула на Деану, иронично приподнимая брови. – Ты говоришь на суанари, но я словно слышу чужой язык. Потому что я поклялась бы, что вместо «интересно» ты сказала «какое мне дело, но ладно уж, продолжай говорить, если ты должна». Сыны Огня долгие века были не чем иным, как фигурантами, вознесенными на трон Родами Войны и Храмом Огня. Но Самерес мог позволить себе опасную игру, поскольку вместе с братом он являлся последним представителем той линии, что славилась чистейшей Кровью Агара. Именно потому ни у одного из них не было еще потомства: не удалось найти женщину, достаточно родственную авендери бога, чтобы ребенок их мог войти под Око. Вторая, почти настолько же чистая линия, находится в Камбехии и сохраняется, пожалуй, только благодаря кровосмешению, а князёк Обрар из нее, который имел наглость взять прозвище Пламенного, требует испытания Оком. Тебе никто об этом не говорил, верно?

– Нет, – солгала Деана.

– Значит, теперь ты понимаешь, отчего вас так приветствовали. И почему дворец вдруг стал спешить в деле… продолжения рода. Если бы коноверинская княжеская линия угасла, другие княжества потребовали бы посадить на трон Обрара, потому что Око должно иметь владыку. И был бы это первый за столетия владыка, не выбранный нашими жрецами и Родами Войны, а им навязанный. Обрар привел бы своих жрецов, урядников, сменил бы аф’гемидов. Возможно, даже устроил бы чистку среди высших офицеров. Именно потому Самерес, попеременно шантажируя, ссоря, раздавая и отбирая свою поддержку для разных фракций в Храме Огня и при дворе, сумел ухватить немного власти. И намеревался помочь невольникам, вводя первые законы, которые облегчили бы их судьбу. Например, несколько лет назад – закон, говорящий о том, что раб может обладать собственными деньгами. Ты ведь понимаешь, что это означало бы?

– А я должна?

Взгляд королевы хлестнул по ее экхаару. Словно в поисках уязвимой точки.

– Тот, у кого есть деньги, может их тратить. А что прежде всего купит невольник?

– Свободу, естественно. Вот только сколько пройдет времени, прежде чем он соберет нужную сумму?

– Немало. Но как много, моя пустынная приятельница, как много значит надежда… сколько дает сил. Следующие реформы князя обещали стать еще более освежающими. Среди моих подданных ходили самые разные слухи. Если Род Войны принял бы какого-то паренька к себе, вся его семья тотчас получала бы свободу. Невольников уже стало бы нельзя калечить, никакого выбивания зубов или обрезания пальцев на ногах. За чрезмерную жестокость их хозяева могли быть наказаны. А потому смерть Самереса Третьего оказалась для моих подданных вестью о том, что солнце не взойдет никогда. Бунт висел на волоске, а те, кто купил много молодых невольников, продали бы их позже с огромной прибылью.