Читать книгу "Черные комиссары - Богдан Сушинский"

40

Положив трубку, Гродов несколько минут в раздумье сидел над картой. Беседа с командующим внесла, пусть и безрадостную, но все-таки ясность: держаться нужно было еще четверо суток, рассчитывать только на имеющийся состав гарнизона, насыщая его огневую мощь гранатами, пулеметами и бронебойными ружьями.

Метрах в ста пятидесяти от их линии обороны мыс заметно сужался, а значит, сужалась бы и линия фронта. Но отступить туда – означало впустить противника на мыс и потерять драгоценные береговые метры в восточном и западном заливах, таких важных для экипажей бронекатеров. Да и создавать новую линию окопов, с блиндажами и щелями, было непросто. Люди и так смертельно устали.

Гродов не любил устраивать военные советы; любой вопрос он решал с командирами рот то ли в личных беседах, то ли по телефону или через посыльных. Однако теперь решил, что самое время отступить от своих принципов и пригласить командиров рот. И вот сидят перед ним за длинным столом, сработанным в свое время румынскими рыбаками, под навесом, рядом с лабазом, командиры: первой роты – Владыка, второй роты – лейтенант Улетов, отдельной роты морских пехотинцев – старший лейтенант Кощеев и роты пограничников – старший лейтенант Багров. А рядом с ним – комиссар батальона Фартов и начштаба Зверев. Все смертельно уставшие, измотанные обстрелами, атаками и жарой; у всех в глазах один вопрос: «Когда все это кончится и можно будет вернуться к своим?».

– Тебе, комроты, известно, откуда пошло название «гренадеры»? – обратился комбат к Кощееву.

– Кажется, в старину это были метатели каких-то примитивных гранат, начиненных порохом и фитилями.

– Вот оно, знание военной истории мира! Но мне сказали, что ты тоже известный гранатометчик. Выдумывают, наверное, или все-таки?..

– Да так, в среднем. Однажды даже пришлось выступать на флотских соревнованиях по метанию гранат и прочим упражнениям. Не скажу, чтобы вернулся после них в часть в лавровом венке, но в общем…

– Так вот, пройдись по всем подразделениям плацдармного гарнизона и отбери десять лучших метателей для отделения гренадеров.

– Та же идея, что и с «дунайскими стрелками»?

– Как только румыны станут прорываться к нашим окопам сквозь огонь снайперов, вступаете в бой вы. Ваши пограничники, старший лейтенант Багров, не считают себя обойденным вниманием врага?

– Было время, когда это внимание казалось слишком навязчивым. – Только теперь комендант открыл для себя, как сильно похудел и вообще сдал этот тридцатипятилетний здоровяк, который совсем недавно представал воплощением какой-то сугубо крестьянской свежести и физической силы. – Противник обнаружил, что в, казалось бы, сплошной линии обороны моряков находится участок, который удерживает подразделение пехотинцев, и решил, что именно там и следует идти на прорыв.

– Видно, румыны не поняли, что имеют дело не с полевыми стрелками, а с пограничниками, – заметил Улетов.

– Именно так все и было. Тем более что из-за болотистого оврага наш участок выделается своим уступом в сторону противника.

– Во время отхода в тыл подразделений стрелкового корпуса многие ваши бойцы тоже готовы были присоединиться к ним, чтобы вернуться на левый берег, – заметил старший политрук. – Эти тыловые настроения все еще сохраняются?

– Это не тыловые настроения, комиссар. Они все еще чувствуют себя пограничниками и хотели вернуться на вверенный им пограничный рубеж.

– А что, пограничников можно понять. Когда мы захватывали этот плацдарм, то верили, что получим подкрепление, очистим от войск противника весь западный берег и погоним их дальше, в сторону Сулинского гирла, – молвил Кощеев, как бы принимая полемический удар на себя. А теперь во всем нашем «великом дунайском стоянии» просматривается какая-то вселенская безысходность.

Комендант плацдарма терпеливо выслушал его до конца, тяжелым взглядом прошелся по остальным офицерам, выявляя охочих к словоизлиянию, и только потом объявил, что считает «работу окопного симпозиума закрытым». Затем вкратце пересказал беседу с командующим и добавил:

– Теперь мы знаем план отхода, а главное, его дату. Как знаем и то, что подкрепления нам ждать неоткуда. Поэтому к черту все излишние эмоции, и сражаться мы должны так, словно после очередной атаки врага мы сами пойдем в наступление и будем гнать его, гнать… Отныне – никаких контратак, а в рукопашные вступаем только в своих собственных окопах. Вот теперь нам уже действительно нужно выжить и продержаться.

– Бойцы должны знать дату отхода? – поинтересовался Кощеев.

– Ни в коем случае. И не только потому, что ожидание срока отхода бьет по психике. Будут знать все бойцы, может узнать и противник, поскольку от захвата языка никто не застрахован. Поэтому пока что десантники должны знать только одно: завтра мы получим солидное подкрепление и погоним румын к большому водному рубежу, Сулинскому гирлу, на котором удобно держать оборону и на котором основательно закрепимся.

– Будем считать это дезинформацией противника, – поддержал его комиссар батальона.

– Ну, а с ротой пограничников, – направил комендант свой взгляд на Багрова, – мы поступим таким образом: один взвод остается в первой линии обороны, мощь которой мы усилим за счет пулеметных точек, гранат и бронебойных ружей, а два взвода отойдут на тридцать метров в тыл и создадут второй рубеж. Поскольку на создание сплошной линии окопов нет ни сил, ни времени, каждое отделение должно обустроить свой пункт сопротивления, с окопом и небольшим блиндажом. Но с таким расчетом, чтобы между ними существовали визуальный контакт и огневая поддержка.

– По науке вторая линия обороны должна закладываться… – начал было начальник штаба, однако комбат прервал его:

– По нашей науке эта линия будет заложена в тридцати метрах, чтобы в случае прорыва врага к окопам первой линии, можно было эффективно истреблять его и вообще, подключаться к бою. На вас же, Багров, возлагается и круглосуточное патрулирование плацдарма. Кому, как не пограничникам, охранять его рубежи? И еще. Шестерых бойцов, которые охраняют восточную оконечность мыса и пристань, мы перебросим на передовую, хоть какая-то свежая сила появится. Пятерых легкораненых тоже поставим в строй, а само восточное побережье поручим охранять двум бронекатерам.

Распустив свой «окопный симпозиум», капитан поднялся на небольшой пригорок, улегся во все еще сочную зеленую траву и с каким-то непростительным для солдата душевным умилением смотрел на изгиб реки, на островок, застывший между двумя берегами, словно выброшенный на мель и охваченный растительностью кораблик; на видневшиеся где-то вдалеке крыши крестьянских строений. Над мысом, над речным затоном, да, казалось, над всем миром проявлялась какая-то, вполне осязаемая, солнцем дарованная благодать, под сенью которой хотелось впадать в безумие от восторга и в то же время исступленно молиться в порыве раскаяния. И жаворонок, зависший прямо над охваченным блаженством и блажью человеком, солировал в эти минуты только ему…