Читать книгу "Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна - Сэмюэл Дилэни"

– Без Ло. Я Кид Каюк.

– Ты их убил?.. За что?

Отчаянье свело мои слова до шепотов.

– Они были инакие. А я инакий похлеще любого из вас. Я вас боюсь, а кого я боюсь… – опять смех, – я убиваю. – Он мигнул. – Это не ты меня ищешь, приятель. Это я тебя ищу.

– Как?

Он тряхнул головой, откинув с белого лба киноварную прядь.

– Я тебя веду. Если бы ты не был мне нужен, Лоби, ты бы меня не нашел. Но ты нужен, и тебе меня не миновать. Я вижу глазами каждого в этом мире, в любом из миров, где хоть раз были наши предки. Я многое знаю о вещах, которых никогда не трогал и не нюхал. Ты вот сейчас не знаешь, где я, а бежишь прямо на меня. А в конце, – он поднял голову, – ты побежишь прочь из моего зеленого дома, ты будешь шарахаться в песках, как слепая коза на краю расщелины…

– Откуда ты знаешь про…

– И свалишься, и свернешь себе шею. – Он погрозил мне пальцем, когтистым, как у Мелкого Йона. – Ну что ж, беги, беги ко мне, Ло Лоби.

– Если я тебя найду, ты вернешь Фризу?

– Ну, Дорика-сторожа я уже вернул тебе ненадолго.

– Фризу вернешь?

– Кого я убил – они все при мне. Я тоже сторож, держу их в своей собственной Клетке.

Влажный смех, похожий на воду, бегущую по холодной трубе.

– Кид Каюк?

– Что?

– Где ты?

Мой голос зацепился за костяные иглы его усмешки.

– Откуда ты взялся, Кид Каюк? Куда идешь?

Его длинные пальцы скользили в рыжих волосах, словно льняные веревки в груде золотых монет. Он отпихнул ногой сорняки от сточной решетки.

– Детство мое изжарилось в Клетке, в песках экваториальной пустыни. Только Дорика-сторожа у меня не было. Как и ты, резвившийся в своих джунглях, я был преследуем памятью тех, кто жил под этим солнцем до нас и чей облик, любови и страхи переняли предки наших предков. В Клетке большинство моих соседей умерли от жажды. Сначала я помогал некоторым, добывал им воду так же, как Фриза кинула камешек, – я и это видел, конечно. Потом я убивал всех, кого сажали в Клетку, и получал воду прямо из тел. Я подходил к изгороди и глядел поверх дюн на пальмы оазиса, где работало наше племя. Тогда я еще не собирался покидать Клетку, потому что видел глазами всего мира. Я видел то, что видели ты, Фриза и Дорик, я вижу все, что происходит в этом галактическом рукаве. Когда то, что я вижу, меня пугает, я закрываю глаза, через которые смотрю. Так было с Фризой и Дориком. Когда мне становится любопытно взглянуть еще раз, я их опять открываю. Как с Дориком, например.

– Ты силен, – сказал я.

– …Итак, я родился в пустыне, где смерть сеется, как песок, сквозь горячие ребра земли. А теперь ухожу все глубже и глубже в море.

Он снова поднял глаза, и его рыжие волосы отнесло назад в дрожащей зелени.

– Кид Каюк, – крикнул я (он отдалялся, был уже далеко). – Почему ты попал в Клетку? Ты на вид функциональней, чем половина Ла и Ло у меня в деревне.

Он искоса глянул на меня:

– Хорош функционал. Хорош функционал, родившийся в пустыне белокожим и рыжим, с жабрами!

Жадный разъятый акулий ротик размылся и исчез. Я сморгнул. Не надумав ничего лучше, достал из конторского шкафа бумаги, разложил под столом и лег на них, усталый и растерянный.

Помню, еще взял какой-то листок и по слогам пробился через один абзац. Я одно время рыскал в деревенском архиве, и Ла Уника научила меня простой грамоте, чтобы я мог разбирать надписи на пластинках.

…спешно эвакуировать верхние уровни. Аварийный датчик показывает пороговый уровень радиации. Приборы точного измерения находятся…

Большинство слов было мне не по уму. Я ступнями разорвал листок пополам и руками – на четвертушки, высыпал бумажки дождиком на живот, взял мачете и стал баюкать себя музыкой.

В чем же суть благородной абстракции? Сперва передаются главнейшие черты изображаемого, а затем уже остальные, по мере убывания важности (таким образом, когда бы мы ни остановились, сделанное всегда будет по важности превышать несделанное). Для этого используются любые средства, способные произвести желательное действие, без оглядки на их формальную точность.

Джон Рёскин. Камни Венеции[30]

Стихотворение – машина, помогающая сделать выбор.

Джон Чиарди. Как говорится в стихах[31]

Прошло сколько-то часов – может, два, может, двенадцать. Я выкатился из-под стола и встал, кряхтя, зевая и почесываясь. Когда я вышел из комнаты, свет погас.

Я не пошел обратно, а двинулся дальше вглубь. В тоннелях полно проломов в верхние уровни. Буду идти, пока в один из них не проглянет утро, а там и вылезу. И вот полчаса спустя вижу метровую трещину в потолке, в трещине – утро и черные листья. Прыгаю. Ляхи у меня прыгучие.

Вылез наверх, цепляясь за осыпчивые края и смирные колючки. Споткнулся о лиану, но в основном справился нормально. Это чтобы не говорить «в целом». Снаружи было прохладно и туманно. Метров через пятьдесят блеснул плещущий край озера. Я пробрался сквозь заросли и вышел на пустой берег. За валунами начался гравий, потом песок. Озеро было большое. По одну руку хороший берег переходил в тростники, топи и прочую дрянь. За озером виднелась равнина, заросшая дроком. Я не знал, куда мне надо, но в болото не хотел и выбрал то, что лежало по другую руку.

– Хлёст, хлёст, щелк!

Я остановился.

– Хлёст!

В джунглях, совсем рядом, кто-то барахтался и боролся. Оно шло спазмами: та минута в драке, когда один почти выдохся. (Хшшшшш!) Любопытство, голод и дурная голова погнали меня вперед с мачете наголо. Я подобрался к каменному обрыву и глянул вниз.

На прогалине, одолеваемый цветами, погибал дракон. Колючки оплели его ноги, цветки разукрасили чешую. Он в который раз пытался оторвать их зубами, но они суетливо наползали снова, драли ему бока, хлестали по желтым мокрым глазам.

Дракон (вдвое больше Добри и с корявым клеймом в виде креста на задней ляжке) всеми силами защищал жабры и наружные легкие, трепавшиеся на шее. Он был почти обездвижен, но когда какой-нибудь цветок тянулся вырвать ему дыхалку, зверь яростно отбивался единственной свободной лапой. Он немало их покрошил, и взрытая земля была усеяна лепестками.

Крест означал, что, даже ошалев от страха, зверь меня не тронет: ящер, привыкнув к людям, делается для них неопасным и даже каким-то жалостным. Я спрыгнул вниз.

Цветок, подбиравшийся к зверю, от неожиданности – сссссс! – опорожнил воздушный пузырь в десяти сантиметрах от моей ноги.