Читать книгу "Институт - Стивен Кинг"

Теперь мне понятно про Авери, подумал Люк. И про близняшек Уилкокс.

«Их готовят на Ближней половине. Часть подготовки состоит в уколах, часть – в воздействии чем-то, что доктор Хендрикс называет Штази-огоньками. Некоторые из привезенных детей изначально обладают телепатическими способностями – умеют читать мысли. Другие – телекинетики, двигают мыслью физические предметы. После уколов и воздействия Штази-огоньками некоторые остаются на прежнем уровне, однако у большинства имеющаяся способность возрастает. А есть немногие, которых доктор Хендрикс называет розовыми; они проходят больше опытов и уколов, и у них порой развиваются обе способности. Как-то я слышала, доктор Хендрикс говорил, что могут существовать и другие способности. По его словам, если эти способности научатся выявлять, все очень сильно изменится к лучшему».

– ТЛП вдобавок к ТЛК, – пробормотал Люк. – Так было со мной, только я это скрыл. По крайней мере, пытался скрыть.

«Когда они готовы к… готовы приступить, их переводят с Ближней половины на Дальнюю. Там им показывают фильмы с одним и тем же человеком, снова и снова. На работе, дома, на отдыхе, в кругу семьи. Потом идет изображение-триггер, которое вызывает Штази-огоньки и объединяет детей между собой. Понимаешь, это так действует… у каждого поодиночке способности слабые даже после подготовки, но когда они вместе, сила возрастает… есть какое-то математическое слово…

– Экспоненциально, – сказал Люк.

«Не помню. Я устала. Главное, что с помощью этих детей устраняют некоторых людей. Иногда это выглядит как несчастный случай. Иногда как самоубийство. А на самом деле их ликвидируют дети. Например, тот политик, Марк Берковиц. Его ликвидировали дети. Или Джанги Гафура, который якобы случайно подорвался при изготовлении взрывчатки в провинции Кундуз года два назад. Так вот, это тоже сделали дети. А до того были сотни других, только за то время, что я в Институте. На первый взгляд – никакой связи и смысла, как с тем аргентинским поэтом шесть лет назад, который выпил щелок… То есть я не вижу никакой связи, но она есть, потому что мир до сих пор существует. Миссис Сигсби, шефиня, как-то сравнила нас с людьми, постоянно вычерпывающими воду из лодки, которая иначе потонет. И я ей верю».

Морин снова потерла глаза и подалась вперед, пристально глядя в камеру.

«Нужно постоянно пополнять запас детей с высоким НФМ, потому что на Дальней половине они долго не живут. У них начинаются головные боли, которые все усиливаются и усиливаются. И всякий раз, как дети видят Штази-огоньки или доктора Хендрикса с бенгальским огнем, они теряют часть своей личности. Под конец, когда их отправляют на Овощебазу – так персонал называет между собой Палату А, – они уже выглядят так, будто у них деменция или последняя стадия Альцгеймера. А потом они умирают. Обычно от воспаления легких, потому что на Овощебазе специально поддерживают низкую температуру. Иногда такое впечатление… – она пожала плечами, – что они просто забывают, как сделать следующий вдох. А для избавления от трупов в Институте есть ультрасовременный крематорий».

Эшворт чуть слышно охнул.

«Персонал Дальней половины работает вахтовым методом – несколько месяцев в Институте, потом несколько месяцев отпуск. Иначе нельзя, потому что атмосфера действует разрушающе. Но поскольку среди них нет никого с высоким НФМ, у них это разрушение идет медленнее, а некоторых и вовсе не затрагивает».

Она перевела дух и отпила воды.

«Два врача находятся там почти постоянно, и оба сходят с ума. Я знаю, поскольку бывала там. Экономки и уборщицы работают более короткими вахтами – сколько-то на Ближней половине, сколько-то на Дальней. Персонал столовых тоже. Понимаю, это трудно уложить в голове, да и рассказала я не все, но уж сколько смогла. Мне пора идти, однако прежде я кое-что тебе покажу, Люк. Тебе и тем, кто это с тобой смотрит. Зрелище тяжелое; надеюсь, ты досмотришь до конца, потому что ради этих кадров я рисковала жизнью».

Она судорожно вдохнула и попыталась выдавить улыбку. Люк заплакал, поначалу беззвучно.

«Люк, помочь тебе бежать было самым трудным решением в моей жизни, хотя смерть уже смотрит мне в лицо, а после смерти, не сомневаюсь, меня ждет ад. Трудным, потому что если теперь лодка затонет, то по моей вине. Я должна была выбирать между тобой и, возможно, миллиардами людей, которые, сами того не зная, живут благодаря Институту. Я выбрала тебя, и да простит меня Бог».

Экран стал синим. Тэг потянулся к клавиатуре ноутбука, но Тим схватил его за руку:

– Погоди.

По экрану побежали линии, послышался треск, затем началось новое видео. Камера двигалась по коридору, застеленному толстым синим ковром. Постоянно слышался громкий шорох, и время от времени картинка сменялась темнотой, словно захлопывалась створка.

Морин снимает видео, подумал Люк. Снимает через дырку, прорезанную в кармане формы. А шорох оттого, что ткань трется о микрофон.

Он сомневался, что мобильные ловят сигнал в глухих лесах северного Мэна, но был почти уверен, что в Институте они настрого запрещены, поскольку камера будет работать и там. Если бы Морин поймали, дело бы не ограничилось вычетом из зарплаты или увольнением. Она и впрямь рисковала жизнью. От этой мысли слезы у Люка полились еще сильнее. Венди Галликсон обняла его за плечи, и мальчик с благодарностью прижался к ней, не отрывая взгляда от экрана. Вот она, Дальняя половина. То, чего он избежал. Место, где сейчас Авери.

Камера миновала двустворчатые двери справа. Морин на мгновение повернулась, показывая зрителям кинозал с двумя десятками плюшевых кресел. Там сидели двое детей.

– Девочка что, курит? – изумилась Венди.

– Да, – ответил Люк. – На Дальней половине сигареты тоже наверняка разрешены. Девочку я знаю. Ее зовут Айрис Стэнхоуп. Ее забрали до того, как я сбежал. Жива ли она? И если жива, способна ли еще думать?

Камера вновь показала коридор. Еще двое детей прошли, глянув на Морин без всякого интереса. Появился смотритель в красном. Его голос был приглушен карманом, в котором лежал телефон, однако это не помешало разобрать слова. Он спросил Морин, рада ли та возвращению. Морин в ответ спросила, похожа ли она на ненормальную, и смотритель рассмеялся. Он что-то сказал про кофе, но за шуршанием ткани Люк не разобрал, что именно.

– У него пистолет, что ли? – спросил шериф Джон.

– Шокер, – ответил Люк. – Ну, знаете, электрошокер. Там есть регулятор, который повышает напряжение.

– Не может быть! – воскликнул Фрэнк Поттер.

Камера миновала еще одни двустворчатые двери, на сей раз слева, сдвинулась еще немного вперед и остановилась перед закрытой дверью с надписью красной краской: «ПАЛАТА А». Морин тихо проговорила: «Это Овощебаза».

На экране появилась ее рука в синей латексной перчатке, держащая ключ-карту. Если не считать цвета (ярко-оранжевого), карта выглядела в точности как та, которую украл Люк. Впрочем, он подозревал, что на Дальней половине за картами следят бдительнее. Морин приложила карту к электронному квадратику над дверной ручкой, раздался щелчок, и экономка открыла дверь.